Макс оглянулся на обоз, совершенно не казавшийся спящим. Да, огней не горело, как и было указано, тягловую и прочую скотину свели вместе, загородив несколькими открытыми телегами. Люди разошлись по своим тяжелым фурам, устроившись на ночлег. Но караван не спал.
Если ты привык жить вот так, постоянно шатаясь взад-вперед, играя со смертью и опасностью, то слышишь, видишь и чуешь немного иначе, чем в спокойной жизнью. А уж здесь, на Фронтире, по границам Альянса, спокойная жизнь казалась детской сказкой всем. Что уж говорить о нем самом, чистильщике?!
Похрустывал корм, засыпанный на ночь битюгам и волам, тянувшим фургоны. Потрескивало дерево какой-то телеги, плохо сбитой из непросохшего материала, прокалившегося на солнце и готовящегося треснуть. Поскрипывала куцая, как обрубленная, фура, где, неспокойно ворочаясь, спала немалых размеров матрона, всеми сектантами называемая Пышкой.
Пахло лошадиным и воловьим потом, недавно затушенными углями, дегтем и солидолом, смазывающих колеса, чесночным духом от кастрюли с салом для утренней каши, прокалившимся за день и остывающим металлом сбруи и тентовых дуг, сладким женским молоком от фургона, где жили кормящие матери. Хотя сильнее несло от нужника, пусть и перебиваемого запахом самой Степи. Ею-то, бездонно-безграничной, слабо шелестящей вокруг, не пахло. Дышало.
А вместе с ней дышали, еле слышно для других, но не для него, дышали Солдаты. Странным, не совсем человеческим дыханием. Макс, вжавшись в землю, слушал.
Откинул в сторону шорох с шелестом, идущих от травяных волн, попискивание полевок, почти топот жирного сурка, улепетывающего подальше, едва уловимое ворошение земли от подрывающего крота. И услышал.
Перед ними, если он не ошибся, пряталось не меньше четырех противников, разных, от легкого разведчика до парочки тяжелых пехотинцев, обросших мускулами, весящих как полтора-два человека и сейчас, даже лежа, заставляющих лопаться сочные стебли под своими килограммами. А еще у них, медленно и с натугой, стучали не людские сердца, усиленные в лабораториях, скоро как век назад создавших их.
Теперь Макс знал — куда ему стрелять. И из чего. И радовался, что захватил с собой карабин.
Он тихонько свистнул, подражая тому самому сурку, свистнул еще раз. Его услышали, Макс это понял по мягкому и почти неслышному звуку предохранителя на пулемете Ежа.
Вот только услышали и противники. И ночь проснулась, разодранная почти слитным залпом.
Макс вжался в траву, слыша, как над головой просвистела картечь. И снова порадовался — у Солдат с собой оказались лишь гладкоствольные ружья, заряженные рублеными самоделками. Хотя бы в этом повезло, ведь у Солдат всегда под рукой их собственное оружие, порой куда страшнее огнестрельного.
Но им повезло — Солдаты, вышедшие на эту сторону кургана, выстрелили вместе, то ли изрядно поглупев за годы бродячей жизни, то ли оказавшись совсем голодными до всего, имеющегося у поселенцев. Другие, пять или шесть, обошедшие караван с других сторон, били не в пример умнее, успевая выстрелить и перезарядиться. Ждать и проверять — на сколько хватит патронов у их коллег, в планы Мэдмакса не входило.
Карабин толкнул в плечо, первый выстрел оказался удачным. Солдаты редко кричали, как сейчас, но Мэдмакс понял — попал. Второй и третий сорвались туда же, в сторону поднявшейся широченной тени. Последнее попадание было прицельным, в голову, тень рухнула.
Рядом с ней взревело, ринулось к нему, невообразимо быстро для почти медвежьих габаритов. Макс всадил в него оставшиеся патроны, но Солдат почти дотянулся. Грохнулся за несколько метров, но Максу стало не до него.
Свистнуло возле уха, едва не задев, он ушел в сторону, запетлял по-заячьи, рванувшись туда. Пригнутый горбатый силуэт не оказался незнакомым, на таком же, пару лет назад, Мэдмакс сдавал экзамен. Дрался в лабиринте заброшенной стройки, прятался и петлял точно также, пока в него летели острые закостеневшие шипы, рождавшиеся вон в таком же точно горбе, прячущемся в траве.
Диверсантов среди Солдат изначально не было и тварь, стрелявшая с равными промежутками живыми снарядами стала такой не сразу. За её горб, нужный как мешок для дыхательной смеси, когда-то взялся один из сбрендивших ученых-Конструкторов, сразу после Полуночи решивших организовать свое личное королевство на руинах Империи.
Хорошо, что успели наделать не так и много эдаких вот живых пулеметов, хорошо, что возраст давал о себе знать и стреляла паскуда с заметными промежутками, да еще и мазала. Плохо то, что его никто не прикрывал, и вокруг не имелось пусть и растрескавшихся, но стен.
Рэд, судя по звукам выстрелов ее винтовки, отходила куда-то назад и вбок, и отходила не зря. Преследовала заходящих на курган ублюдков, желающих, если судить по разом полыхнувшим факелам — поджечь фургоны с телегами, устроить бардак с испугом. Судя по щелчкам ружей, переселенцы если и испугались, то не особо.
Револьвер прыгнул в ладонь, Макс выпустил два заряда, продолжая прыгать из стороны в сторону. Срезал расстояние и влепил все оставшиеся кучно, в грудь и голову. Горбатый охнул, оседая, вжикнуло рядом последним шипом и Солдат все же умер.
Его ударило сбоку. Приложило всем весом налетевшего, последнего, на его счастье явно оскользнувшегося на траве. Мэдмакс улетел в сторону, сгруппировался и потянул наружу свой тесак, понимая — перекинуть со спины скорострельный коротыш у него не выйдет.
С кургана, не переставая, лупили оба пулемета, в такт добавляли винтовки с карабинами, им отвечали снизу и Мэдмакс не мог понять — сколько же их там? Отряд не сдавался, врубившись в бой по полной, защищая людей, все же не сумевших спокойно переночевать.
Но ему было не до этого, сейчас главным стал вот этот самый бой, как бы ему не хотелось другого. Солдат, пользуясь длинными руками, уже крутил вокруг, едва заметно поблескивая сталью. Что там у него?
Разницы особо не было, в любом случае придется несладко и хорошо, что ему попался то ли какой-то недомерок, то ли выбраковка, не похожая ни на одного из Солдат встреченных ранее.
— Хочешь умереть?
Решивший поболтать урод сделал неуловимо быстрое движение, дотянувшись до левой руки, чиркнув кончиком по предплечью и заставив выронить только-только вытащенный нож.
— А ты хочешь потрепаться?
Выпад, блеск почти матового клинка, отбить и отскочить. Они кружили в свете звезд, луны и все же появившихся рыжих сполохах сбоку.
— Я люблю говорить с такими, как ты.
Выпад, отбить, откатиться, ударить вытянутой рукой… не попал, назад, в позицию.
— Встречался раньше?
Солдат шумно фыркнул. Левая рука начала гореть болью и нельзя останавливаться, чтобы попытаться взять второй нож, из-за голенища.
— Вас мы издалека чуем, наш запах, хотя вы предатели.
Луна окатила его светом, скользнула по бугристой роже, вблизи совсем не смахивающей на человеческое лицо.
