Он сел, запустил пальцы в волосы, поднимая их вертикально. Он слышал, как внизу папа достает кастрюли и сковородки из посудомоечной машины, какая-то техно-симфония. Он возьмет свой термос, нальет туда кофе й оставит Питера самого.
Наступая пятками на низ своих пижамных брюк, Питер переместился от кровати к письменному столу и сел на стул. Он вошел в Интернет, потому что хотел проверить, оставил ли кто-нибудь новый отзыв о его «Кровавых прятках». Если игра такая хорошая, как он думает, то он сможет принять участие в одном из конкурсов для любителей. Ребята, вроде него, живут по всей стране, и даже по всему миру. Они с удовольствием заплатят 39 долларов 99 центов, чтобы сыграть в игру, где история написана слабаками. Питер представил, как он разбогатеет на авторских правах. Возможно, он даже сможет бросить колледж, как Билл Гейтс. Возможно, когда-нибудь люди начнут звонить ему, притворяясь друзьями.
Он прищурился и протянул руку, чтобы взять очки, которые всегда лежали рядом с клавиатурой. Но из-за того, что было еще только полседьмого утра, когда нормальный человек еще не полностью владеет своим телом, он уронил футляр с очками прямо на клавиши.
Окно веб-страницы свернулось, и вместо него на экране появилось содержимое корзины.
Я знаю, что ты не думаешь обо мне.
И, конечно, никогда не представляла нас вдвоем.
У Питера закружилась голова. Он ударил по клавише «Delete», но ничего не произошло.
Короче, сам по себе я не представляю ничего особенного. Но с тобой, мне кажется, все изменится.
Он попытался перезагрузить компьютер, но тот завис. Питер не мог дышать, не мог пошевелиться. Он не мог сделать ничего, кроме как смотреть на собственную глупость, написанную прямо перед ним черным по белому.
У него заболело в груди, и он подумал, что, вероятно, у него случился сердечный приступ, или, может быть, именно так чувствует себя человек, у которого окаменели мышцы. Питер резко наклонился, чтобы выдернуть шнур питания, и ударился головой об угол стола. От этого у него на глазах выступили слезы, по крайней мере, ему хотелось так думать.
Он выдернул вилку, и экран погас.
Затем он сел обратно, но понял, что ничего не изменилось. Он все равно видел эти слова, ясно как днем, посреди экрана. Он почувствовал, как пальцы нажимают на клавиши:
С любовью, Питер.
Он слышал, как они все смеются.
Питер опять посмотрел на свой компьютер. Мама всегда говорила, что если происходит что-то плохое, то можно рассматривать это как поражение, а можно — как возможность изменить ситуацию.
Наверное, это был знак.
Тяжело дыша, Питер достал из рюкзака все учебники, тетрадки, калькулятор, карандаши и смятые контрольные. Сунув руку под матрац, он нащупал два пистолета, которые хранил на всякий случай.
* * *
В детстве я часто посыпала солью червяков. Мне нравилось смотреть, как они растворяются на моих глазах. Жестокость — это всегда просто развлечение, пока ты не понимаешь, что кому-то это причиняет боль.
Одно депо быть неудачником, если никто не обращает на тебя внимания, но в школе это значит, что тебя будит активно преследовать. Ты — червяк, а у них в руках соль. И они не знают, что такое угрызения совести.
На уроке истории мы выучили немецкое слово «schadenfreude». Это когда человек получает удовольствие, видя страдание другого. Но на самом деле, вопрос в том, почему это происходит. Думаю, в некоторой степени это происходит из-за чувства самосохранения, Но большей частью потому, что группе, для того чтобы лучше чувствовать себя группой, нужно объединиться против врага. И не важно, что этот враг никогда не причинил вам вреда. Вам просто необходимо делать вид. что вы ненавидите кого-то больше, чем себя.
Знаете, почему соль так действует на червяков? Потому что она поглощает воду, которая находится в коже червяка, и вода uз его тела начинает выливаться наружу, червяк умирает от обезвоживания, (На улиток это тоже действует. И на пиявок. И на людей вроде меня.
На любое создание, слишком уязвимое, чтобы постоять зa себя.
Пять месяцев спустя
В течение четырех часов, проведенных за свидетельской стойкой, Патрик восстанавливая в памяти самый страшный день в своей жизни. Сигнал, который он услышал по радио, сидя за рулем; поток учеников, выбегающих из здания школы, словно она истекала кровью; как его ботинки оскальзывались в маслянистых лужах крови, когда он бежал по коридорам. Потолок, падающий вокруг него. Крики о помощи. Воспоминания, которые отпечатались в его мозге, но о которых до недавнего времени он не догадывался: мальчик, умирающий на руках своего друга под баскетбольным кольцом в спортзале; шестнадцать детей, которых обнаружили в тесной подсобке через три часа после ареста стрелявшего, потому что они не знали, что угроза миновала; сладковатый запах фломастера, которым нумеровали раненых, чтобы потом их можно было идентифицировать.
В тот первый вечер, когда в школе остались только криминалисты, Патрик ходил по классам и коридорам. Он иногда чувствовал себя хранителем воспоминаний — носителем невидимой связи между тем, что было, и тем, что будет дальше. Он перешагивал через пятна крови, чтобы войти в комнаты, где ученики прятались вместе с учителями в ожидании помощи, их куртки все еще висели на спинках стульев, словно они должны были вернуться с минуты на минуту. В шкафчиках были дырки от пуль, а в библиотеке у какого-то сообразительного ученика хватило времени поставить пластилиновые фигурки человечков в недвусмысленную позу. От воды из противопожарной системы один из коридоров превратился в море, но на стенах все равно остались яркие плакаты с объявлениями о весеннем бале.
Диана Левен подняла видеокассету, вещественное доказательство обвинения номер пятьсот двадцать два.
— Вы можете сказать, что это, детектив?
— Да, я забрал эту кассету из кабинета директора Стерлинг Хай. Это запись камеры наблюдения в столовой, сделанная шестого марта 2007 года.
— Изображение на пленке четкое?
— Да.
— Когда вы в последний раз пересматривали запись?
— За день до начала суда.
— Были ли там какие-либо изменения?
— Нет.
Диана подошла к судье.
— Я прошу разрешения показать эту пленку присяжным, — сказала она, и пристав опять вкатил в зал тот же телевизор, который уже был здесь раньше.
Запись была нечеткая, но вполне различимая. В верхнем правом углу были видны женщины, которые работали в столовой. Она ставили еду на пластмассовые подносы учеников, которые по очереди один за другим проходили мимо, словно капли во внутривенной капельнице. Стояли столы, за которыми почти не было свободных мест, — взгляд Патрика притягивал центральный стол, где сидела Джози со своим парнем.
