Представители церкви были обеспокоены июльским постановлением ЦК КПСС; их пугало возвращение к административным мерам, направленным против духовенства и верующих, а также клеветническая кампания в прессе, изображавшая священников и верующих политически неблагонадежными элементами. В разговоре с местным уполномоченным Совета по делам РПЦ ленинградский протоиерей Медведевский пожаловался, что у церкви нет возможности ответить на нападки атеистов в прессе. Он также настаивал, что церковь не несет ответственности за пьянство и хулиганство, имеющие место во время религиозных праздников, возразив, что, напротив, церковь призывает верующих «проводить праздничные дни достойным образом». Церковь, доказывал он, сделали козлом отпущения. Когда местным чиновникам не удается выполнить план, они обвиняют церковь, «чтобы скрыть истинные причины отставания»
302. Другие, однако, не считали антирелигиозную кампанию опасной. В секретных докладах, направлявшихся в Совет по делам РПЦ, КГБ отмечал, что были даже священники, которые не придавали значения атеистической пропаганде и высмеивали ее. Согласно одному из таких донесений, православный священник в Латвии отметил, что качество советского атеизма настолько низкое, что церкви не о чем беспокоиться: «Очень много говорят, что Бога нет. Если Бога нет, то незачем об этом так много агитировать и ломиться в открытую дверь. Такая пропаганда не оставляет впечатления у верующих»
303.
Доклады из регионов показывают, что обычные люди по-разному интерпретировали новую антирелигиозную кампанию. Летом 1954 г. Совет по делам РПЦ был завален письмами с вопросами о том, не является ли кампания в прессе прелюдией к массовому закрытию церквей и арестам. Слухи о неминуемом закрытии церквей вызывали массовый протест, и советские граждане спешили крестить своих детей
304. Усиление антирелигиозной пропаганды в прессе, как докладывал Совет по делам РПЦ, в действительности вызвало внезапный рост потребности в религиозных требах, особенно крещении. В октябре 1954 г. Совет по делам РПЦ и Совет по делам религиозных культов направили в Центральный комитет совместное письмо, где указывали на контрпродуктивные результаты кампании. В этом письме Карпов и Полянский писали следующее: «Этими ошибками и извращениями приведены в движение не тысячи, а миллионы населения нашего Советского Союза, которые из этих ошибок делают провокационные выводы. Делают такие выводы и отдельные церковные руководители в странах народной демократии. Поставлены в затруднительное положение те руководящие представители религиозных центров в СССР, которые ежедневно принимают почти все приезжающие в страну иностранные делегации, и те церковные лица, которые выезжают за границу»
305. Тем самым Карпов и Полянский стремились показать, что антирелигиозная кампания подрывает социальную и политическую стабильность и грозит разрушить позитивный образ Советского Союза за рубежом. Согласившись наконец, что кампания 1954 г. потерпела фиаско, партия отступила.
Постановление ЦК КПСС «Об ошибках в проведении научно-атеистической пропаганды среди населения» от 10 ноября 1954 г. было посвящено итогам летней антирелигиозной кампании и представляло собой попытку исправить нанесенный ею вред. В отличие от июльского постановления, которое было предназначено для внутреннего пользования, ноябрьское постановление было опубликовано в «Правде» и широко распространялось. Также, в отличие от июльского постановления, которое готовила небольшая группа пропагандистов из партийного аппарата, ноябрьское постановление было результатом консультаций как с Советом по делам РПЦ, так и с Советом по делам религиозных культов, и в нем были заметны и повышение осведомленности о советском религиозном ландшафте, и изменение партийного понимания религии
306. Основной смысл ноябрьского постановления состоял в том, что в современных исторических условиях по отношению к религии необходимо применять скорее идеологические, чем политические механизмы. Как разъяснялось в постановлении, хорошо известно, что до революции церковь оправдывала эксплуатацию народных масс и служила самодержавному режиму, а после революции поддерживала внутреннюю контрреволюцию и международный империализм. Тем не менее партийные кадры должны были понять, что, поскольку теперь социальные корни религии подорваны, борьба против религии превратилась в «идеологическую борьбу научного, материалистического мировоззрения против антинаучного, религиозного мировоззрения»
307. Религия стала скорее идеологической, чем политической проблемой.
В постановлении разъяснялось, что некоторые религиозные культы не утратили политической окраски. Например, на западных границах СССР, где вероисповедание соответствовало национальной принадлежности и мобилизовывало националистическое сопротивление, религия по-прежнему обладала политическим влиянием. Кроме того, сектанты, особенно те из них, которые считались членами «зарубежных» сект (таких, как Свидетели Иеговы или адвентисты Седьмого дня), оказались под растущим подозрением – не только из‐за их упорного отказа признать советскую власть, но также из‐за нелегальных связей с зарубежными единоверцами
308. Но те религиозные организации, которые действуют легально, как разъяснялось в постановлении, занимают патриотические позиции. Поэтому было бы неправильно рассматривать духовенство и верующих как внутренних врагов, а не как граждан, чьи права и чувства заслуживают уважения. Религия теперь являлась не политическим противником, которого следует подавлять, а скорее чуждой идеологией, которую следует искоренять путем просвещения. Борьба велась с верой, но не с верующими.
Вскоре после обнародования ноябрьского постановления Центральный комитет КПСС получил обратную реакцию
309. Как и в случае с июльским постановлением, реакция населения была разнообразной и порой удивительной. Хотя партийное руководство первоначально опасалось, что переход к более либеральной линии приведет к оживлению религиозной активности, местные уполномоченные Совета по делам РПЦ сообщали, что, как только верующие перестали опасаться скорого закрытия церквей, посещаемость церкви сократилась. По их сообщениям, ноябрьское постановление «внесло в среду верующих успокоение за судьбу своей церкви, что нашло[?] свое выражение в некотором снижении количества участников торжественных богослужений в такой особо чтимый праздник, как Рождество, в отдельных местностях Советского Союза». В Риге (Латвия) «даже постоянные любители торжественных богослужений в эти рождественские праздники поленились присутствовать на всех таких богослужениях, которые они обычно раньше не пропускали»
310. В Краснодарском крае священники предсказывали, что численность прихожан будет расти, поскольку верующих «больше не будут притеснять», но их ожидания «оказались неоправданными». В целом отношение населения к более либеральной партийной линии было положительным, и верующие выражали «удовлетворение», что Центральный комитет «предупредил всех, что конституционные права советских граждан никому не дозволено нарушать»
311.
