Блюститель патриаршего престола, митрополит Стефан Яворский, был отодвинут на задний план и буквально связан по рукам и ногам повседневной практикой петровских преобразований. Уже не митрополит решал, кому быть архимандритом того или иного монастыря, а царь — а то и приближенные, как это было с фельдмаршалом Апраксиным и боярином Мусиным-Пушкиным, лично занимавшимся назначением архиерея в Холмогоры. В ведение того же Мусина-Пушкина отошли патриаршая типография, сочинение, перевод и издание книг, даже исправления Библии.
Стефан, конечно, пытался протестовать — но с величайшей оглядкой. Практически после каждого смелого поступка вроде проповеди, где клеймились фискалы, Стефан тут же посылал Петру смиренное письмо, где просился «на покой» и подписывался «верный подданный, недостойный богомолец, раб у подножия, смиренный Стефан, пастушок рязанский». Петра такое «официально разрешенное диссидентство» вполне устраивало — как двести с лишним лет спустя брежневские идеологи снисходительно разрешали евтушенкам, аксеновым и прочим вознесенским изображать «критиков системы» и «инакомыслящих»…
Не дело мирянина — судить отцов церкви. Я и не пытаюсь — но, поскольку все познается в сравнении, стоит вспомнить других иерархов, которые и в более опасных обстоятельствах, прямо грозивших им смертью, находили в себе силы бороться — когда все, казалось бы, потеряно и любые усилия бесполезны.
Можно вспомнить о трех священниках — англичанине, русском и поляке, — которые впоследствии были причислены к лику святых.
Архиепископ Кентерберийский Фома Бекет в XII в. открыто выступил против самодурства короля Генриха. И не уступал до тех пор, пока не был убит королевскими рыцарями.
Патриарх Гермоген не подписал грамоту, в которой московское боярство объявляло, что «отдает себя на волю» польского короля. Отсутствие его подписи по нормам того времени дало духовное и правовое основание русским городам выступить против интервентов. Ярославцы так и писали жителям Казани: «Ермоген стал за веру и православие и нам всем велел до конца стоять. Ежели бы он не сделал сего досточудного дела — погибли бы все». Гермогена заточили в Чудов монастырь и уморили голодной смертью, но он так и не сдался.
Когда к осени 1655 года шведы заняли почти всю Жечь Посполитую (что впоследствии в польской историографии получило название «потопа») и перед интервентами-иноверцами капитулировали верхушка дворянства и армия, присягнув шведскому королю, ситуацию переломил скромный приор Ясногорского монастыря в Ченстохове Августин Кордецкий. Запершись в монастыре с горсточкой шляхты и монахов, он стал сопротивляться. С чисто военной точки зрения это предприятие не имело никакого значения — укрепление было небольшое, и под его стенами стоял отряд всего в пару тысяч шведов. Однако духовное значение сражения оказалось неоценимым. Ченстохова — самая почитаемая в Польше обитель, где находится икона Богоматери, по преданию, написанная евангелистом Лукой
[19]
. Воззвания, рассылаемые Кордецким, известия о том, что монастырь держится, устыдили страну — и вспыхнувшая всенародная война вымела захватчиков.
К сожалению, в петровские времена не нашлось подобного пастыря, рискнувшего бы открыто оказать сопротивление…
Чуть погодя Петр пошел дальше, ликвидировав всякие надежды духовенства на избрание нового патриарха. Сохранились рассказы о том, как Петр в ответ на просьбу архиереев дать им патриарха швырнул на стол кортик и рявкнул: «Вот вам патриарх!» (Более смягченная версия вместо кортика повествует об «ударе кулаком по столу». И то, и другое как нельзя более похоже на Петра.)
В январе 1721 г. был учрежден Святейший Синод — чисто чиновничье-светское, бюрократическое учреждение, управлявшее отныне церковными делами. Во главе его встал гражданский чиновник, обер-прокурор — «око государево», очень скоро превратившийся в полновластного диктатора.
В Сенате к тамошнему обер-прокурору были приставлены фискалы. Равным образом и к обер-прокурору синода совершенно официально приставили чиновников со схожими функциями, именовавшихся… инквизиторами, с «протоинквизитором» во главе.
Подробно описывать деятельность этого учреждения я не стану — скажу лишь, что и его постигла участь всех петровских нововведений. «Исправление зол церковной жизни» обернулось созданием очередной «командной структуры». В 1857 г. известный русский писатель по церковным вопросам А. Н. Муравьев говорил: «В наше время обер-прокурор Святейшего Синода пользуется столь неограниченной властью, какой не пользовался ни один патриарх: простой подписью „читал“ и „исполнить“ он решает самые важные церковные дела».
Церковь превратилась в простое дополнение к бюрократической машине, этакую шестеренку, катастрофически теряя авторитет в народе. Доходило до грустных курьезов: при Александре I, высочайшем покровителе всей и всяческой мистики, министр духовных (!) дел князь Голицын был членом близкой к «хлыстам» и скопцам секты, известной как «корабль Екатерины Татариновой». Только Николай I разогнал всевозможные «корабли», «кружки», сектантские колонии и еретические общества.
Во времена Петра Славяно-греко-латинская академия из строго учебного заведения превратилась в штаб духовной цензуры, боровшейся как с проникавшим из-за рубежа «иномыслием», так и со староверами. За академией было закреплено монопольное право на обучение иностранным языкам. Без ее разрешения всем, под страхом конфискации имущества, запрещалось нанимать и держать у себя домашних учителей греческого, латинского и польского языков. Только окончившим академию разрешалось держать у себя дома греческие, латинские и польские книги любого содержания, рассуждать о вере и вступать в прения на религиозные темы — человек, не закончивший академии, не имел права даже у себя дома, со своими домашними, рассуждать о вере. Академия вела строгое наблюдение за «иностранными учеными свободных (т. е. гуманитарных — А. Б.) наук» и выдавала им разрешение на приезд в Россию. Под надзор академии отдавались все иноверцы, принявшие православие, всякое «колебание в вере» наказывалось ссылкой, а за упорство в «прежних верованиях» полагалось сожжение в деревянном срубе. Кроме того, сожжение на костре грозило всем, кто держал у себя «чародейные, волшебные, гадательные и церковью возбраняемые книги», на пиру или где бы то ни было порицал православную веру, переходил из православия в иную веру, критически отзывался о мощах, иконах, святых. «Страшным инквизиционным трибуналом» назвал это заведение историк Соловьев. Все царствование Петра горели костры, на которых жгли раскольников, вольнодумцев, всех нарушивших вышеприведенные запреты… Каждый, кто уверяет, будто в России инквизиции никогда не существовало, — либо лукавит, либо не знает истории…
Старообрядцев при Петре преследовали жесточайше. С них, в частности, брали особый двойной налог — исключительно в целях притеснения. На приведенном рисунке изображена бляха, свидетельствовавшая, что пошлина за право ношения бороды уплачена (по ребру идет надпись «Борода лишняя тягота»). Эту бляху полагалось постоянно носить на груди — опять-таки в издевательских целях
[20]
. Позже родилось ещё одно нововведение — все старообрядцы должны были отныне носить на спине жёлтые лоскуты материи.
