Пододвигаю к себе стопку документов и делаю вид, что ничего интереснее в жизни не видела. Я чувствую, что он уходит, по волнам ярости, распространяющимся по кабинету. А когда за его спиной с грохотом захлопывается дверь, с хрипом втягиваю будто разреженный воздух. Оказывается, все это время я не дышала.
Он больше ко мне не цепляется. Разговариваем сухо по делу. Но напряжение между нами только усиливается час от часа. И мне, как никогда, трудно сосредоточиться. Все буквально валится из рук.
– Зайдите ко мне.
Голос звучит так холодно, что я боюсь, как бы зима не пришла раньше. Нервно облизываю губы и захожу в кабинет Князева.
– Вызывали?
– Да. Присаживайтесь, – он смотрит на меня ледяными глазами, в которых ничего нет… Ничего нет. Даже жизни. – Как вы это объясните?
Я знала, что рано или поздно попадусь. Я ведь даже особенно и не шифровалась, понимая, что этим лишь привлеку к себе еще больше внимания. Отчеты Семена по Жанне я просматривала внаглую.
– Никак. Вполне очевидно, чем я занимаюсь.
– Какое хладнокровие. Вы же понимаете, что это – измена?
– Моя попытка вывести на чистую воду тех, кто раскачивает ситуацию изнутри?
– Ты за кого меня принимаешь, Суворова? – он не кричит, нет. Он даже и рта, кажется, не раскрывает. А слова возникают будто из ниоткуда. Может, он вкладывает их мне в голову силой мысли? Я не удивлюсь.
– За сильного человека, на слабости которого сыграли, – шепчу я, не отрывая взгляда от собственных рук. Князев ударяет кулаком по столу. Я не шевелюсь. На ресницах собираются предательские слезы. И чтобы не зареветь, я с силой закусываю губы.
– Ты забываешься… – шипит он.
– Ни у кого кроме меня не хватит духу сказать тебе правду. Сам посуди. Как вы «удачно» встретились. Как раз когда твой интерес нужно было сместить с рабочего… ты сам знаешь, на что. – Я тараторю, сбиваясь с ритма, понимая, что еще немного, и он меня прервет. – Я пока не выяснила, как они поняли, кто тебе нужен… Но попали точно в цель. Готова поспорить, что работали крутые аналитики. И девочку выбирали прицельно. Я не знаю, завербована она, или у нее какой-то свой интерес. Но я уверена, что она не любит тебя…
Мой довольно сумбурный монолог прерывает хлопок, с которым дверь захлопывается за… Жанной. Поверить не могу, что мы так увлеклись разговором, что забыли обо всем другом.
Глава 21
Жанна
Сообщения от Ильи приходят с завидной регулярностью. Я перечитываю каждое. Хотя, конечно, этого не нужно делать. Гораздо правильнее отправить его в бан и, наконец, поставить точку в нашей с ним истории. Несколько раз я действительно порываюсь это сделать. Когда моя злость на него и обида берут верх над другими чувствами, которые по какой-то причине не сдохли. Я не понимаю, что ему надо? После всего… О какой любви от талдычит? Нет. Бред это все. Пусть поищет другую дуру. Девчонки правду говорят, его просто заело. То, что я так быстро нашла ему замену. И пишет он мне лишь с одной целью. Убедиться, что целы те ниточки, потянув за которые, он может еще хоть раз заставить меня сплясать под свою дудку.
Или… нет? Что, если он просто ошибся? Прохожусь пальцами по волосам, сжимаю их у корней и с силой оттягиваю.
Я не хочу о нем думать, не хочу вспоминать. Эти мысли опасны и саморазрушительны. Так какого черта, даже понимая всю утопичность, я не могу их отпустить? Почему я так люто по нему тоскую? Ведь столько времени прошло. Почти полгода. Должна же я перегореть? Переключиться на того же Князева, который… Господи, я даже не знаю, как это описать. Который делает для меня все. И даже больше. Который по-настоящему любит. Не на словах, нет. Но эта любовь, эта одержимость – она в каждом взгляде, в каждом повороте головы. В готовности решать все мои проблемы. В плече, на которое я всегда могу опереться. Не надо даже просить…
Почему мы любим тех, кто нас не стоит?
– Жанн, я белье развешу.
– Тебе помочь?
– Нет-нет, сиди. Я сама. Мне нетрудно.
Мать скрывается за балконной дверью и, что-то напевая под нос, принимается развешивать на сушилке наше барахло. Мы так с ней похожи, что с этого расстояния нас запросто можно перепутать. Но в то же время мы абсолютно разные. Мама ни за что бы не встряла в такую ситуацию, как я. Спросить бы совета – да стыдно. Она такая правильная, что… Колонка оживает раньше, чем я успеваю додумать мысль. Мать забыла ту отключить, и я становлюсь невольной слушательницей ее разговора с… врачом. Когда я это понимаю, меня охватывает ужасающая паника. Я не представляю, как буду жить, если с ней что-то случится. Смерть папы я еще как-то пережила, а…
– А вот железо стоит поколоть, Кать. Это извечная проблема…
– Старородящих? – смеется мама.
– Да ну тебя! Я вообще-то хотела сказать – всех беременных.
Чего? Чего, мать его? Нет… Нет. Я что-то не так поняла. Наверняка я…
– Я тут подумала, как хорошо, что роды весной. Можно будет спокойно гулять с коляской.
Что здесь можно неправильно понять? Моя мать… святая женщина, на которую я готова была молиться, беременна. А ведь мы только год по отцу справили. Всего какой-то год. Как же она могла? Так быстро его забыть? Как она посмела спать с кем-то…
Острый приступ тошноты подкатывает к горлу. Я встаю. И наши взгляды с матерью встречаются. То, что я все слышала, она понимает сразу. Толкает дверь. И выходит осторожно, будто перед ней раненый зверь, реакции которого невозможно предугадать.
– А я, дура, думала, ты отца любишь.
– Люблю. Но он погиб. А я жива, Жанн.
– Ага. Судя по всему – живее всех живых, – кривлю губы в невеселой улыбке. В моих висках пульсирует. В ушах стучит. Мне кажется, я слышу, как рушится мой привычный мир. Точнее, то, что от него осталось.
– Зачем ты так? Я же ничего плохого не сделала.
– Ничего плохого? Наверное, у нас с тобой разные ценности, – бросаю я и бегом бегу в свою комнату. Открываю шкаф и начинаю выгребать вещи. Те самые дорогущие и дизайнерские. На которые мать смотрела осуждающе. Но молчала…
– Эй! Ты куда это?
– Ухожу.
– Как уходишь? Куда? Никуда я тебя не пущу!
– Так попробуй меня остановить.
– Ты ведешь себя как ребенок. Мы же адекватные люди! Давай поговорим, обсудим все, что тебя волнует.
– Насколько я понимаю, ты уже несколько месяцев как беременна. Что же тебе мешало со мной поговорить? – огрызаюсь, чувствуя, что еще немного, и я действительно зареву, как тот самый ребенок, о котором талдычила мать. Но ведь я уже давно взрослая. А взрослые не плачут.
– Может быть, понимание того, как ты отреагируешь?
Я вздрагиваю. Упрек звучит более чем справедливо. Но… чего она, мать его, ждала? Когда раздвигала перед другим ноги… Тошнота возвращается с новой силой. Я не хочу даже думать о том, что ее касался кто-то кроме папы.
