Так и застала её Вея: скорчившуюся на лавке, встрёпанную, с распахнутыми неподвижно глазами. Всё поняла тут же — дала напиться без лишней просьбы, а после умчалась куда-то. Сама она приготовила отвар, за что Елица была ей безмерно благодарна, помогла ополоснуться в тёплой воде, расчесала волосы и заплела аккуратно и ласково.
— Спасибо, Вея, — первое, что сказала Елица за всё утро, когда оделась и почувствовала себя вновь женщиной вольной, а не рабыней.
Та кивнула, с сожалением поджимая губы. И отчего-то расспросить захотелось у челядинок здешних, часто ли княжич себя так вёл, и много ли страдали от его внимания другие девицы в этом доме. Да не стала она и имя его упоминать — настолько противно.
Елица всё ж заставила себя спуститься к утренне, хоть и не желала видеть Гроздана, да и никого в этом детинце. Она прошла через узкую берёзовую рощу к трапезной, чувствуя, как каждый шаг напоминает ей о ночи с княжичем. Там оказалось шумно: собралось нынче много народа: гостил в детинце и воевода Адун из недалёкой заставы — муж зычный и шебутной. Елица вошла, глядя перед собой почти невидяще, и тут же почувствовала, как вцепился в неё пытливый и жадный взор княжича. Испускали смачные запахи яства на столе, освещённом многими лучинами в высоких кованых светцах. Теснились могучие мужи на скамьях: из посада, со многих концов. Готовились они решать важное: идти ли на Велеборск. А потому пировали тут едва не каждый день. Сновали челядинки под строгим и слегка недовольным взглядом княгини. Волгава плавно махнула рукой Елице, предлагая сесть рядом — она согласилась: уж лучше с ней, пока не успел Гроздан заграбастать, а там, глядишь и лапать бы начал под столом, считая, что она теперь собственность его.
Только Елица опустилась за стол подле княгини, как дверь трапезной снова распахнулась, впуская в душную хоромину резкий вихрь свежего утреннего воздуха. Вошёл гридень из тех, что сейчас несли дозор на стене детинца, и встал, сделав несколько шагов внутрь.
— Чего надо? — гаркнул Мстивой через весь стол так, что аж стены содрогнулись, а челядинка, которая разбавляла налитый для Елицы мёд водой, даже вздрогнула и с укором покосилась на князя.
Стражник вытянулся от столь резкого оклика, кашлянул и возвестил так, чтобы все услышали:
— Гонец прибыл из Полянки. Только что. Сказал, что к Зуличу идёт на лодье княжич Чаян Светоярыч. Останавливался у них намедни.
Елица скомкала пальцами подол, едва удерживая сбившееся дыхание. Страшное смятение вспыхнуло внутри: радоваться теперь или ещё больше печалиться его приезду? Мстивой поднял руку, заставляя взбудораженных вестью соратников замолчать. Перевёл на неё взгляд, отёр с бороды редкие капли кваса.
— Вот же, Елица, привела к нашему порогу лихо.
— Не я привела, а сын твой, — ответила она, мстительно усмехаясь.
Князь качнул головой согласно.
— Ну, что ж. Стало быть, встречать будем.
глава 15
Жгло нетерпение Чаяна — невыносимое, бесконечное — изо дня в день. Отсчитывал он сутки пути до Зулича, не зная толком, сколько их ещё осталось. Не бывал там никогда — может, и зря. Говорили, что князь Мстивой кровь в себе нёс ту, что ему от племени досталась, которое пращур его покинул когда-то давно. Того самого, которое привёл в озёрный край Милогнев, предок всех остёрцев. Хоть и очень далёкие, а родичи, получается, они с правителем зуличским и отпрысками его.
Кмети из Доброговой дружины, что вызвались ехать вместе с ним — странно подумать, сами! — говорили, что даже по земле ехать туда не так и долго: за седмицу можно управиться, если нигде не задерживаться надолго. А на ладье ещё быстрее получится — на то лишь уповать и приходилось.
Судачили люди в весях, что лежали ещё в Велеборских владениях вдоль Велечихи, будто видели на реке не так давно ладью другую, с зуличанскими парусами, которая прошла мимо, словно порождение другого мира: нигде не остановилась, не пополнили припасы и воду люди, кто был на борту. Так ходят только те, кому есть, что скрывать. Так ушкуйники прячутся в густых речных зарослях, а после нападают исподтишка. А теперь уж Чаян совсем не сомневался, что срывали зуличане от чужого взора Елицу — самое большое сокровище среди всех, что при них были.
И хотелось верить, что все слова Зимавы о княженке были неправдой, желанием лишь вызванные опорочить её. Хоть без княгини он и вовсе не узнал бы, верно, куда Елица подевалась. Когда только вернулись в детинец кмети, что были отправлены ей навстречу, с вестями, больше похожими на дурной сон, он в первый миг растерялся так сильно, как не случалось с ним очень давно. Рассказали воины, что всех дружинников, которые должны были сопровождать княжну до Лосича и обратно, они нашли мёртвыми на глухой тропе, куда свернули лишь потому, что уже отчаялись найти где-то следы пропавших путников. Вот там-то, среди густых диких ив да вербы, и обнаружились тела кметей да опрокинутая телега с так и запряжённым в неё, утыканным срезнями мерином. Никого в живых не осталось, даже Истр — и тот был изрублен страшно. Всех их погребли подле ближайшей веси, потому как срок уже вышел: того и гляди начали бы неупокоенные души тревожить живых, а то и вредить от большой обиды. Не нашлось только в том месте недобром тел наставницы, что вместе с Елицей из детинца отбыла — Веи, да и самой княженки, вестимо.
И долго бы Чаяну маяться неведением, какая недобрая участь постигла Елицу и её наперсницу, если бы не вмешалась Зимава. И уж того, что довелось услышать от княгини, он услышать никак не ожидал.
Та пришла к нему в опочивальню почти сразу, как он вернулся туда после нелёгкого разговора с кметями. И хотелось прогнать её: час уж был поздний, и чего меньше всего хотелось теперь, так это ласк Зимавы. Они после поцелуя с Елицей, пусть и нежеланного той, после ощущения её хрупкого стана под ладонями совсем уж опостылели. Княгиня чувствовала это — не вчера ведь родилась — и, верно, поэтому-то так явственно исходила от неё теперь угроза. Не та, что могла бы обернуться смертью — хоть и такого можно было ожидать — но та, что могла изрядно подпортить и без того запутанную в последние луны жизнь.
Она прошла в горницу неспешно и по-хозяйски, зная, что сила сейчас за ней. Подняла небрежно брошенный Чаяном на лавку пояс с оружием — и повесила на стену — туда, где ему быть положено. Он наблюдал за ней, оперевшись локтем на стол, за который только-только опустился — и знал уже, что скажет женщина что-то важное.
— Кручинишься, княжич, — та взглянула на него чуть насмешливо, остановившись напротив. — Как будто что ценное потерял.
— Насмешничать пришла, Зимава? — он встал, уже понемногу закипая от её глумливого вида. — Прости уж, но видеть тебя нынче не хочу. Коли нечего тебе больше сказать, так иди отдыхай лучше. Ночь на дворе.
— Хотела раньше с тобой поговорить, да ты занят был весь день, — она пожала плечами. — Так что послушай меня и не ярись. А то ведь хуже тебе от того станет. Знаю я, где твоя княжна. Но скажу только, если позволишь мне с сыном увидеться. Хватит уж косы мне на кулак мотать. Я тоже право своё имею Радана обнять. Я тебе ничего не задолжала.
