— Думала, здесь с ним встречусь, — шепнула Чарина так близко, что Елица вздрогнула. — Но развела нас недоля и в этом мире. Не нашла я его. Привязана к этому проклятому месту. Каждый день вижу этот утёс и кровь свою на его камнях. Красную-красную — аж глаза колет. И болит до сих пор по сердцем. Знаешь, каково это?
— Знаю.
Елица поймала руку мавки, что проснулась ей под ворот: обереги снять. Но та сильнее здесь была, чем в Яви, а потому за гривну тонкую её всё ж ухватила.
— Не могла тебя в Яви достать, — рванула ожерелье с шеи. Зазвенели подвески друг о друга, и витое кольцо разомкнулось, соскочило. — Макошь тебя хранит, да и далеко ты забралась: не дотянешься. И вот сама ко мне пришла, но ведь о тебя обжечься можно. А тут мы равны.
Елица извернулась, схватила пучок сушёного василька, что на груди шнурком обвязанный висел: не осмелилась она без травы особой на встречу с мавкой идти. Да не зря. Прижгла руку Чарины, когда та снова к ней потянулась. Хлестнула по щеке, оставив на ней ссадину, будто камнем ударила. Навь дёрнулась, зашипела, словно вода на горячих углях. А пучок обгорел весь тут же и осыпался в мутную воду, только пальцы испачкав.
— И в кого ты такая? — мавка встряхнула опалённую ладонь. — Словно заговор на тебе какой.
— На матушку, говорят, похожа, — Елица отступила ближе к берегу, не спуская с неё глаз.
Выйти бы из воды: она словно силы отнимала. Чарина резким движением зачерпнула полны ладони, вскинула — ослепила ледяными брызгами на миг.
Елица задохнулась, вытирая глаза. Скользкая, словно покрытая илом, ладонь обхватила шею. Сильный толчок — и бросились в лицо тёмные воды реки. Залили горло и нос, защипали веки. Елица махнула рукой, пытаясь отбиться от мавки, но та лишь макнула её глубже. И дышать стало вовсе нечем — вырвался весь воздух из груди, и хлынула опаляющая волна дальше, вытесняя из тела жизнь.
Но вдруг хватка пропала. Елица вынырнула, совершенно ослепшая, не понимая уже, где она. Громкий плеск позади, всхлип сдавленный — и тишина. Тягостная, мёртвая.
— Дыши. Дыши, княжна, — совсем уж неожиданно раздался рядом голос Ледена.
Она вдохнула, закашлялась мучительно. Её поддержали крепкие, надёжные руки — и так приятно было просто упасть в них, ткнуться лицом в грудь княжича, облепленную мокрой рубахой. Только слегка отдышавшись, Елица поняла, что отчаянно цепляется за его плечи, почти висит на них, а Леден держит её за талию, чуть поглаживая. Но она даже не хотела противиться, не могла ступить от него и шагу.
— Не смогу выйти, — просипела.
Хоть и стыдно было признавать немочь, а никуда от этого не денешься. Разрасталась внутри такая муть, что тело слушаться совсем отказывалось. Словно жизнь вся в реку уходила. Леден скользнул ладонями по её спине, тягуче и до странности ласково, остановился под лопатками, обнимая тесно.
— Я выведу. Нас обоих, — в круговерти, что понеслась перед глазами, Елица вдруг увидела его лицо.
Серьёзное, озабоченное — всего на миг. Почувствовала, как коснулись прохладные губы её уха. И всё казалось, что эти ощущения подкидывает ей Навий мир — так не должно быть. Не должно быть так спокойно рядом с ним. Как за стеной каменной. Леден поднял её на руки и вынес из воды. Куда они пошли дальше — Елица не увидела, уже совсем погрузившись в туманную мглу беспамятства.
Очнулась она от того, что жаркий свет скользит по лицу. Тихий разговор мужчин где-то сбоку подарил приятную мысль о том, что она не может быть в Нави, слишком живо всё: и потрескивание дров в костре, и далёкое посвистывание клестов в кронах деревьев, что едва слышно шуршали — словно мурлыкали — под ласковой ладонью ветра. Она открыла глаза, осмотрела медленно небольшую стоянку, что устроили соратники Ледена под гривами берёз — и низкий гул голосов тут же стих. Княжич склонился к ней, осторожно погладил по голове, что-то сказал неразборчиво. Стоян с Брашко, сидящие с ним рядом, встали, как по приказу, да и пошли прочь, бормоча, что на ночь надо ещё веток набрать.
— Как ты, княжна? — Леден вгляделся тревожно: видно, понять не мог, слышит ли она его, в себе ли.
— Что случилось? Как ты оказался там? — протянула Елица, словно только эти слова в голове и держала.
Княжич усмехнулся.
— А я в Навий мир давно уж одной ногой ступил. Вот и могу ходить туда. Хоть и нечасто бывал, с детства-то. И возвращаюсь потом, словно палками побитый. Почуял, что мавка эта неладное задумала. Вот и увязался за вами, а там уж смог её убить. В Нави и человечье оружие для неё опасно.
Елица несколько мгновений рассматривала его и находила будто бы какие-то новые черты в нём, каких раньше не замечала. Как будто знание, что он — навь наполовину — что-то изменило. Оттого-то и льнула к нему Чарина, тёрлась об него, словно одуревшая по весне кошка: он манил её теплом, что казалось пленительным жаром для мавки. И в то же время сродни ей. А вот живых девиц — отпугивал негожим для обычного мужчины холодом.
Елица снова закрыла глаза: по телу от его голоса растекалась нестерпимая слабость. И хорошо так было, пусть силы ещё не вернулись.
— Спасибо, — только и сумела она сказать.
Наутро они вернулись в Радогу, изрядно переполошив тем весь до самого вечера. Люди-то уже и думать начали, что теперь сгинула непутёвая княженка вместе с княжичем остёрским навсегда. Может, кто-то и радовался даже. Бросился тут же Остромир расспрашивать, как удалось им так скоро через болото пройти, и что они в старом святилище найти сумели. Но и сказать-то ему было нечего — а особенно мавку, что провела их через топь, а после едва Елицу не погубила, упоминать не хотелось. Потому Остромиру показали только те маленькие фигурки Богинь и попросили созвать волхвов — чтобы у них теперь спросить совета.
И новым разочарованием стало то, что никто из них толком не сумел сказать, что означают они и как там оказались. Только один волхв — Годун — что был старше других и служил Велесу на другом уже капище, осмотрел Богинь пристально и, поразмыслив, сказал:
— Был я однажды, ещё выучеником у другого волхва, на одном капище, — он сощурился, словно обратился внутрь себя, вынимая из помутневшей памяти нужное. — Да и то не был, а так, со стороны смотрел. Потому как женское оно и справлялись там в то время обряды, в которые мужам лезть негоже. Почитали его сильно. Место особое — говорили. И видел там изваяния точь-в-точь такие же, только большие. Но сейчас уж не вспомню, где то капище стояло.
Леден выслушал его внимательно, и в глазах его снова загорелся тёплый свет надежды. Стали они такими, какими редко их приходилось видеть — приветливо голубыми.
— А если волхва в Велебоске об этих фигурках расспросить? — он посмотрел на Елицу, которая уже совсем оправилась после похода в Навь, а потому готова была искать Сердце дальше, раз тут не нашлось.
— Возможно, он знает, — согласилась она.
И на душе просветлело. Вернуться в Велеборск, покинуть скорее это место, что причинило столько тревог и боли. Другого ей сейчас и не было нужно.
