Разозлившись на себя, Елица зажмурилась и неожиданно быстро провалилась в сон. Была в нём спокойная чернота, да вдруг подёрнулась рябью, осветилась пылью звёзд, отражённых в колодезной глади. Целая бездна, омут, на дне которого хранится то, что смертным людям неведомо. Проступило на спокойной поверхности лицо, но не Елицы, которая смотрела сейчас вниз, не видя ничего, кроме тёмного неба. А была эта женщина в годах, но как будто задержавшаяся в неком возрасте навечно — потому как в глазах её виделась неизбывная мудрость и зелень самого Мирового древа. Голову её венчала красная расшитая бисером кика, спускался повой на плечи.
— Не злись на него, — шепнула женщина. — Все нити княжичи тебе запутали, что сотканы мной когда-то были. Да и свои тоже. Отцы ваши ещё дело то начали, своих детей на многие испытания обрекли. И распутывать теперь этот клубок вам вместе придётся. Иначе не будет никому хорошей жизни.
— Может, лучше, если… — Елица даже осеклась от звука своего голоса. — Если сгинет он в лесу. Всё равно, кому какая радость от него? Словно неживой он вовсе. А брат его поймёт…
Женщина покачала головой с укором. Качнулись серебряные кольца у её висков, и по бледно-синему повою пробежала будто бы пыль искристая.
— Вот не думала, что от жрицы своей когда-то такое услышу. Душа твоя светла должна быть. И ты должна мудрее быть всех распрей и гнева человеческого, который от игры крови вскипает. И от обид застарелых. Помочь тебе надо княжичу. Тогда и себе поможешь тоже.
— А если Сердце сыщу да им отдам, разве будет на наших землях хорошая жизнь? Или так мы мыкаться начнём, как сейчас — остёрцы? — этот вопрос мучал Елицу не меньше других.
Как быть, если помощь княжичам обернётся против всех жителей Велеборского княжества? Что тогда она людям скажет?
— Сердце то — хитрость. Дар Рожаниц, которого быть не должно, — вздохнула женщина. — Потому о том, где оно, я ничего не знаю — так оно миром людей срослось, затерялось в нём. Не я его в жизнь твоих пращуров вплетала. И мне оно неподвластно.
Лицо Макоши стало растворяться, бледнеть, и скоро осталась на воде только россыпь лунного песка, сотни глаз духов и Богов, глядящих из самого Ирия. Холодных и далёких…
Елица распахнула глаза — и оказались, что ещё почти темно за окном. Прогорланил где-то поблизости петух. Заворочалась Мира, что-то тихо бормоча. Елица осторожно, чтобы не шуметь, встала и начала собираться в путь, близкий или далёкий — там время покажет. Взяла она тёплые одеяла — связала кольцом, чтобы через плечо перекинуть. И огонь развести чем, даже бересту сухую, всегда в мешке припасённую не забыла. Мало ли что, а так спокойнее. Пока вещи свои перебирала, решая, что в лесу пригодится, поднялась и Мира. Сразу разумев, куда княженка собралась, принялась помогать рьяно: и еды в дорогу приготовила, и платок поплотнее из сундука достала. Хоть и тепло днём, а по утрам ещё прохладой веет. Уже и не сомневалась Елица, что идти всё ж придётся. Если бы княжич сыскался до рассвета, ей сказали бы: Брашко обещал. И вещи все готовы были вовремя. Только успела она поутренничать приготовленной ещё с вечера кашей, как скрипнула тихо дверь сеней, после — вторая, и в избу заглянул Стоян. Лицо его, осунувшееся и бледное от бессонной ночи, выглядело мрачнее некуда. Но он заметно удивился, обнаружив Елицу готовой выходить на поиски хоть тотчас же. Даже растерялся как будто, позабыв, что сказать хотел.
— Там кмети уже выходят — дальше искать, — просипел, вяло моргая. — Мы ничего не нашли. Ни единого следа.
Она и так всё знала. Не обманул Остромир, рассказав о погибшей девушке. Не просто так постращать задумал. И жуть холодная всего произошедшего отражалась сейчас в усталых, покрасневших глазах десятника.
Елица, кое-как умостив на себе все вещи, что оказались совсем не тяжёлыми, вышла во двор, где шумели и толпились отдохнувшие ночью и готовые искать Ледена кмети да радогчане, что, несмотря на всю нелюбовь к остёрцам, согласились снова им помогать. Думается, многим просто хотелось убедиться, что княжич и правда сгинул Лешему на потеху, но некоторые, верно, не желали ему зла.
Сыпал на головы собравшихся нудный, словно невыспавшийся дождь. Оседал на волосах и платках мелкой пылью, тяжелил одежду и размывал помалу землю под ногами. Идти будет тяжко.
Во главе всех встал сегодня охотник Атей из Радоги. Громко, чтобы все услышали, пообещал провести по всем известным ему тропам, да только в голосе его совсем не было уверенности, что это княжича найти поможет. Смурной от усталости, подошёл к Елице Остромир, погладил по плечу, разглядывая её особенно внимательно.
— Сегодня к Утопленнику пойдёте. Мы до него ночью не добрались, — сказал тихо и как-то бесцветно.
— Что за Утопленник? — она подняла на него взгляд.
— Камень, с которого Чарина в реку бросилась. Да и не одна она. Много их было во все времена. Место недоброе. Но и ты непростая, — староста улыбнулся. — Только Атея всё же держись.
Елица кивнула и по торопилась за уходящими уже по скользкой тропе мужчинами. Плохо она понимала, чем помочь им может, кроме как поддержать дух и веру в то, что недобрые силы их не коснутся, пока она рядом. Следов она не ведала, местных троп — и подавно. И хоть леса она не боялась любила его: в детстве с нянькам, подругами и челядинками часто по грибы или ягоды ходила — а трепета перед ним за всю свою жизнь так и не растеряла.
Мужи с неё ничего и не спрашивали: оборачивались только по дороге порой, да попросили в святилище здешнем небольшую требу зерном да хлебом принести на удачный путь. А после у границы леса — Хозяину его. Жрица всё ж, обряды ведает. Но потом и вовсе о ней как будто позабыли.
Ещё чуть позже разбрелись кругом, перекликаясь и выискивая следы, которых могли не заметить ночью. Да только ничего не нашли и начали вновь сходиться к тропе. Елица держалась широкой спины Истра, который среди них был за старшего, но больше бездумно болталась за ним, озираясь и прислушиваясь. Иссиня зелёный лес, подёрнутый дымкой бесконечной мороси, молчал. Даже птицы не чирикали, не шумел ветер, словно захлебнулся в тяжёлой хляби, повисшей над кронами сосен и елей, над округлыми горбами старых гор. Было тихо и страшно кругом. Лишь звенела где-то вдалеке беспокойная Сойка, перекатывала камешки на дне и омывала берега, широко раскинув свободные ото льда воды в стороны.
Земля стала топкой, дождь разошёлся сильнее, что рогожные плащи уж переставали помогать, и мужи заговорили о том, чтобы устроить привал.
— Поищем ещё! — упрямился Истр.
Глядели сумрачно кмети на радогчан, не желая прерывать поиски, пока все ещё в силе. Так и брели, переругиваясь тихо, и нарочно избегая самых крепких слов, чтобы не гневить духов леса в их Храме.
Елица зябла всё больше. И захотелось всё ж попросить Истра разрешить всем остановиться и хоть немного погреться у огня. Но не решалась всё, боясь показаться обузой — тянула.
Показалось на миг, что прозвучали шаги где-то позади, уже там, где все прошли. Она встала и обернулась, силясь рассмотреть хоть что-то среди буро-зелёного смешения стволов, ветвей и сухих метёлок прошлогодней травы. И проскользнул будто бы вдалеке то ли обрывок тумана, то ли человек в светлой одежде. Но снова всё смолкло, и подумалось, что это, верно, просто эхо от хруста валежника под ногами мужчин, а остальное — игра света и теней среди покачивающихся веток. Елица вздохнула и снова повернулась к Истру, который только что шёл впереди... Но его рядом не оказалось.
