– Ну как сказать, – теперь над ответом задумался уже и Егоров.
– Обычные егерские команды при наших пехотных полках ведь действуют в основном перед строем своих же полков и прежде всего именно в их интересах, как их приписные застрельщики и охотники. Отдельные егерские батальоны в армии выполняют то же самое, но только в интересах бригады, дивизии или же сводного корпуса. А вот нашим делом, делом маленькой команды егерей, будет, наверное, в большей мере такая индивидуальная, нуу, как бы такая особая разведка неприятеля, а иногда и проведение по нему тайных ударов. Это называется по-научному диверсией, что с латинского «диверсио», на наш лад переводится как «отклонение» или «отвлечение». Нам, конечно же, и в сражениях, я думаю, тоже доведётся ещё поучаствовать, но это всё-таки уже будет не самым главным теперь для нас делом. Отсюда и особая подготовка потребуется, помимо той, стрелковой егерской и пехотной, которой мы и так уже обучены. Да и оружие, амуниция и снаряжение особое понадобится, про что я уже говорил в общем строю. Штаб выделил нам уже 20 рублей на все начальные расходы, вот отсюда-то мы, как говорится, и начнём плясать.
– Господин поручик, Лексей Петрович, а как с постоем-то быть, столоваться где нам, имущество и порционы на питание откуда теперяча будем получать? – задал волнующий его вопрос штатный интендант команды Матвей Никитич. – Раньше-то мы при Апшеронском полку у Колюбякина были, с их интенданта и истребовать всё можно было, да и в хороших отношениях так-то мы с ним были, а сейчас нам как?
– Всё хорошо с этим, Никитич, – успокоил дядьку Алексей. – Завтра после обеда, часа в три пополудни, ты найди интенданта при штабе армии господина Филиппова. Чин я его не разглядел, так что называй ты его «ваше высокоблагородие», никак не ошибёшься. Тыловик он весьма опытный и искушённый, как сразу по нему и видно. Но там ему уже дали понять, чтобы он отнёсся к нам со всем своим вниманием и с расположением. Так что ты, главное, Никитич, получше впитывай всё то, что он тебе будет говорить и чему там поучать тебя станет, да и мотай себе на ус. Нам при главном интендантстве хорошие связи ох как нужны будут, чай уж отблагодарим его потом чем-нибудь, встречаются же порою добрые трофеи, – и увидев понимающий кивок дядьки, продолжил беседу далее.
– По поводу постоя всё остаётся у нас так же – размещаемся мы в тех же домах, что и ранее, так как при штабе нам делать нечего. Мне уже дали понять, что если мы там станем много крутиться, то нас мигом в его охрану определят. У кого-нибудь есть желание на караулах ночами мёрзнуть и годами во фрунте стоять?
– Неет! – хором протянули унтера. – Что мы, комендантские, что ли, какие, егерей, как часовых, на пост ставить, да где это видано-то вообще?!
– Вот то-то! Поэтому от большого начальства подальше нам надо быть и своё егерское дело туго знать, дабы уважали и не совали куда ни попадя, – подвёл итог разговору Лёшка.
– Да, и с людей, братцы, чистоты и аккуратности требуйте со всей строгостью! Вон какой мор по всей Валахии от чумы идёт. Поветрие уже и на южные губернии России перекинулось. А я вам уже с самого моего знакомства всё талдычу – беречься от грязи. А всех грязнуль сразу ко мне, уж я-то им завсегда найду дело!
Глава 3. Меняла
Служба на зимних квартирах шла своим чередом. Утром и вечером проходили неизменные построения с проверкой личного состава команды, его внешнего вида, оружия и амуниции. Затем были два-три часа занятий в основном стрелковой подготовки, проходящие в низине, за городской окраиной. Егерям давалось немного начальных навыков рукопашного боя, закреплялось умение рубки саблей или тесаком, ну и шлифовался традиционный в русской армии штыковой бой. После этого солдаты распускались по своим делам, каждому, кто хотел идти в город, на руки давалась увольнительная, утверждённая прапорщиком Егоровым, с указанием фамилии, имени, звания и подразделения служивого, а также с прописью времени, позволяющим отсутствовать вне расположения команды. И каждый теперь мог совершенно спокойно передвигаться по огромному городу, не боясь патрулей и многочисленного начальства. Любая официальная бумага с печатью была в большом уважении в это время.
У Алексея тоже были свои дела. Нужно было, как только возможно быстро, сформировать свою команду, одеть, обуть, экипировать, вооружить её. Сбить всех в боевые тройки и десятки. Подготовить людей к предстоящим боям. Пока же шла объявленная им неделя отдыха, нужно было решить кое-какие свои личные дела.
Как и было предложено «куратором из штаба», собрать на обмыв своего первого офицерского звания людей Алексей решил в знакомой уже ему харчевне «Зажаренный ягнёнок». Прикинув примерное количество приглашённых и предстоящие на это расходы, стало ясно, что средства на это потребуются немалые. Жаться в таких делах не хотелось, и Лёшка понял, что пришла пора расставаться с частью своих сокровищ.
На территории Валахии, где сейчас и проходили боевые действия, в ходу были в основном турецкие, русские и австрийские монеты, то есть деньги тех государств, с кем эти земли были наиболее связаны. И предпочтение здесь отдавалось явно монете австрийских Габсбургов. Не зря же и оружейник из Силезии, Отто Шмидт, пожелал вести расчёт за свои услуги самыми твёрдыми и надёжными деньгами, а именно кроненталером. Но для этого нужно было обратить свои разношёрстные монеты в единую валюту, и кто это сможет сделать, Егоров уже знал.
В пятницу, проведя традиционное построение и выдав указание Егору о проведении дальнейших занятий на сегодня, Лёшка направился разыскивать менялу Давида. Этого человека ещё перед Рождеством порекомендовали ему, и сам оружейник и распорядитель харчевни Думитру.
Поиски долго времени не составили – его лавка находилась возле главной базарной площади Бухареста, в подвальчике местной цирюльни. Алексей спустился по узкой каменной лестнице к массивной дубовой двери и, с усилием толкнув ее, зашёл в затемнённое помещение.
Сразу у входа был небольшой коридорчик и массивный длинный прилавок. Скудное освещение давали пара светильников, висящих на боковых стенах. Да ещё горела большая сальная свеча за столиком около сидящего за ним пожилого человека с седой курчавой бородкой.
– Молодой господин офицер что-то хотел мне предложить? – мужчина, закутанный сверху в шерстяную шаль, убрал что-то в стоящую на столе шкатулку, отложил в сторону большую лупу и, сняв с переносицы свои несуразные очки в массивной роговой оправе, подошёл к прилавку.
– Мне нужен господин Давид, – обратился к подошедшему Егоров. – Мне его порекомендовали оружейный мастер Отто Карлович Шмидт и Думитру из «Зажаренного ягнёнка».
– Вот как! – вскинул брови пожилой человек и почесал кончик своего длинного горбатого носа. – Если вас сюда направили столь уважаемые люди, таки значит, что для вас это уже буду точно я, – и он склонил седую голову в лёгком поклоне.
Выговор Давида был достаточно чистый, с лёгким гортанным акцентом и небольшой шепелявинкой. Сам же он производил впечатление умудрённого жизненным опытом человека. На его макушке лежала маленькая вязаная шапочка – кипа, очень органично смотревшаяся на коротких седых волосах. И только лишь по бокам головы они были длинными и свисали чуть ниже подбородка, свитые к тому же в небольшие и тонкие косицы.
