«И этот среднестатистический условный низкоранговый Аверьянов, приобретенный родом как муж, не будет возражать если первый ребенок не будет на него похож?.. Первенцы ведь не подвергаются генетической коррекции?» — спросил я ее тогда.
«Ты сейчас озвучил вещи, о которых вслух не говорят. Совсем. Осторожней, подобное может стоить тебе слишком дорого».
Речь тогда шла больше о старой аристократии. Сейчас же я, используя легенду Максима Аверьянова, принадлежу к молодой, новой клановой знати. Но суть та же: первенец обладает максимально большой потенциальной силой. Но только у женщины — для мужчин это правило не работает. И за элитными, высокоспособными во владении даром производителями, в одаренных родах и кланах идет самая настоящая охота. Торг.
Вот оно в чем дело. Эмили Дамьен сейчас намекает, что я должен знать, кто мой отец. И отчего я — зная кто это, могу представлять свой потенциал. В принципе, учитывая мое громкое выступление здесь, на Занзибаре, вполне рабочая гипотеза. Единственная рабочая даже. Если, опять же, не знать о ритуале сохранения души и об Астероте.
Остановившееся в моменте скольжения время постепенно возвращалось к привычной скорости течения. И когда Эмили Дамьен наконец открыла глаза, когда я услышал свое размеренное дыхание, ответил:
— О том, кто мой настоящий отец, матушку свою я не спрашивал.
Сказал ровным голосом, делая вид что мне крайне неприятна эта тема. И не скрывая особенно эмоций — потому что к подобному вопросу отнестись легкомысленно не мог бы ни один одаренный. Да и не одаренный тоже — и взглядом я показал, что если бы не пять неасапиантов за спиной, я мог бы быть менее вежлив в ответе.
— И ты об этом даже не догадываешься? — невозмутимо поинтересовалась Эмили.
Предсказуемо поинтересовалось — потому что я настолько возрадовался от возвращения возможности скольжения, что ответил так, что мой ответ можно трактовать по разному. Ведь если я (как Максим Аверьянов) не спрашивал матушку, это же не означает, что я не знаю, кто именно «мой» отец.
— Нет, я об этом… человеке не знаю и не догадываюсь. О своем высоком потенциале я осведомлен без этого знания.
Доминика коротко глянула на Николетту. Николетта кивнула, подтверждая мои слова.
— И ты не пытался об этом узнать? — поинтересовалась Доминика.
— Зачем? — коротко спросил я, уже интонацией давая понять, что больше вежливости не будет.
Доминика и Эмили переглянулись понимающе.
— Ты знаешь, я из Флоренции, — посмотрела на меня Доминика. Снова, с очень странным выражением посмотрела.
«Знаю», — чуть кивнув, взглядом ответил я.
— И мои старые добрые друзья помогли мне с информацией о том, кто именно твой отец.
Вот. Так бы сразу, теперь врубился. Старые друзья, надо же — почти успокоился я. Это и мои «старые друзья», как предполагаю. Астерот его зовут, Алессандро Медичи в этом мире. Сразу как-то спокойно стало — Астерот, если это он, меня не…
После своих слов Доминика коротко посмотрела на мужчину, который по-прежнему уделял не слишком много внимания происходящему в комнате. Он даже ни разу не обернулся, наблюдая за аукционом по продаже тварей и праву их убить.
Но после взгляда Доминики, словно очнувшись, безмолвный до этого момента незнакомец вдруг обернулся и подошел ближе. На меня за все это время он даже ни разу не посмотрел. И по-прежнему демонстрировал ко мне полное равнодушие. Я, сохраняя хорошую мину при плохой игре, также на него не смотрел. Хотя очень сильно хотелось.
Какой-то элитный производитель? Да наверняка.
«Я твой отец, Люк!» — моментально подсказал внутренний голос.
Наверное, присутствующий здесь незнакомец, будь он из моего мира, и будь у него плоское чувство юмора, тоже мог бы так сказать. Тем более внешне подходит — черный весь, насупленный как ворон. Шлема только массивного нет, и дышит не так надсадно.
На столешнице уже стояла небольшая коробочка. Довольно древний прибор, судя по пластику — лет сорок девайсу, не меньше. Хм, этой штуке сорок-пятьдесят лет на вид. Что-то типа экспресс-теста ДНК? Наверняка. Почему такое старое? Да по той же причине, по которой я не хочу устанавливать импланты в корпорации — это опасно уходом информации на сторону — мелькнули у меня мысли.
Совсем краем мелькнули, потому что я опять не знал, что делать. Потому что ни моим отцом, ни отцом Максима Аверьянова незнакомец быть не мог. Ведь Максим Аверьянов — фигура мифическая, мы его с Власовым на коленке почти придумали. И уже усилиями Фридмана этот призрак в Сети оброс информационным мясом.
Ладно, когда они узнают, что я не Максим Аверьянов, что-нибудь придумаю, я знаю в этом толк — я ведь просто бог критического планирования. Придумаю, вот только что?
Убить и всех? Я, может быть, даже смогу — тем более что возможность скольжения ко мне вернулась. Может быть смогу — ключевое слово. А дальше? Стоит ли доводить до эскалации сейчас, тем более если старые друзья Доминики — это герцог Медичи, в чем почти уверен? Может получится договориться? Давайте мне эмпата или полиграф, я вам все расскажу… хотя стоп, эмпат же здесь — Николетта. Другое дело, что Доминика ей не доверяет. Ей не доверяет, но на меня по-прежнему смотрит как-то… по-особенному, словно хочет что-то сказать.
Незнакомец между тем положил палец в выемку прибора, подождал секунду, после чего раздался звуковой сигнал. Руку сразу после этого из прибора он убрал.
— Сейчас ты положишь палец в тестер, и мы узнаем, действительно ли ты тот, за кого себя выдаешь. Действительно ли ты Максим Аверьянов, — хищно улыбнулась мне Эмили Дамьен.
При этом от меня не укрылось, как напряглась Доминика. Она что, готовится к активным действиям, когда результат будет отрицательный? Определенно да. Но и поза, и взгляд Доминики таковы, что своей целью она держит отнюдь не меня. Она больше следит за незнакомцем и Дамьен. И она вполне готова убивать — я, теперь, на пике напряжения, это реально чувствую…
Когда все будет плохо, Доминика готова мне помочь? Вообще не понимаю, что происходит…
Подняв руку, я положил ее в выемку прибора. Теперь понимаю, что чувствуют приговоренные, когда их ведут на расстрел. Ноги руки работают, но не получается действовать — из-за осознания полной безнадежности и тщетности усилий.
Палец легонько кольнуло, и почти сразу на дисплее появилось цифровое сообщение:
99,99%
Цифры были зеленого цвета. Отрицательный результат когда, прибор наверняка показывает значение в 100 %. И скорее всего красным, а не зеленым.
Сначала я даже сразу не понял, что это значит. А потом ка-а-ак понял.
На меня словно лавина понимания обрушилась. Так, что горло пересохло моментально настолько, то я даже вздохнуть не смог. Из плюсов произошедшего кстати было то, что я мог не сильно скрывать свои эмоции. И испытываемое потрясение можно было не удерживать за броней бесстрастного вида.
