Нарышкины сорвали созыв органа власти и спровоцировали действия ТОЛПЫ. То есть фактически начали гражданскую войну — пока «холодную». «Горячей» ее сделали стрельцы.
ХОВАНЩИНА
Справедливости ради, волнения стрельцов начались еще в последние недели жизни Федора Алексеевича. Причина была простая — стрельцы били челом на своего полковника: он, мол, вычитает у них по половине жалованья. Федор Алексеевич поручил Языкову расследовать дело, и Языков доложил: мол, стрельцы оболгали полковника. Челобитчиков били кнутами и разослали в ссылки, чтобы они не смели говорить гадостей про полковников. Есть довольно обоснованная версия, что Языков не хотел ссориться с Юрием Алексеевичем Долгоруким, главой Стрелецкого приказа. Может быть…
А уже 23 апреля стрельцы опять подали челобитную, на другого полковника — Грибоедова. Теперь они передали ее через выборного человека, прямо в Стрелецкий приказ. Долгорукому доложили, что стрелец этот пьян и говорит про него «слова непригожие». Так ли было или подчиненные Долгорукого спешили выслужиться, неизвестно. Но совершенно точно известно, что Юрий Алексеевич велел поймать и высечь челобитчика перед съезжей избой. Но когда стрельца вывели на площадь и прочли приговор, он закричал в толпу: «Братцы! Ведь я по вашему желанию и приговору подал челобитную! Так почто же вы позволяете чинить надо мною поругание?!»
Стрельцы бросились на приказных, смяли их и увели товарища в казармы. Заволновались стрельцы почти во всех полках, потому что во всех полках были похожие проблемы. Правительство пыталось предупредить бунт, отставив Грибоедова из полковников, отняв у него имения и сослав в Тотьму.
Но уже через три дня после смерти Федора Алексеевича явились выборные из 16 стрелецких полков и из Бутырского полка и требовали, чтобы были схвачены полковники, которые «вымучивали» деньги у стрельцов, а иначе угрожали «промыслить о себе сами» — перебить полковников и разграбить их дома. Почти в таких же, и в несравненно более грозных обстоятельствах, в 1648 году Алексей Михайлович сумел погасить пламя уже полыхавшего восстания.
Но в 1682 году не было в правительстве человека, который мог бы и хотел остановить начинающиеся события, и они все больше выходили из-под контроля. С трудом уговорили стрельцов не требовать выдачи полковников «головою», но и во время правежа, когда полковников Карандеева и Грибоедова били кнутами, а остальных батогами, стрельцы кричали «давай!» или «довольно!», и палачи им подчинялись.
С тех пор стрельцы совершенно распоясались и ни во что не ставили даже князя Долгорукого, а уж тем более начальников помельче. При появлении начальства в полках и в присутственных местах стрельцы «бранились непотребными словами», швыряли в них камни и палки, силой препятствовали входить в съезжие избы. Многие офицеры поплатились жизнью за попытку навести хоть какой-то порядок — их побросали с колоколен.
Наверное, выйди к стрельцам царь — и они бы начали с правительством осмысленный диалог, как это и было в 1648 году. Но царь лежал в гробу, его младшие братья не вызывали доверия, и в чем бы ни состоял повод, с чего бы ни началось, причиной, по которой солдатский бунт затянулся и стал так опасен, была, несомненно, династическая неопределенность.
Часть стрельцов упорно считала, что «медведиха» отравила законного царя Федора, и эти стрельцы, почувствовав силу, хотели «уходить до смерти медведиху и медвежонка». Другая часть стрельцов хотела на царство Петра, потому что «с Ивана толку нет», просто не знала толком, что делать и кому подчиняться после смерти законного царя… Тем более царя и не было.
На эту-то неопределенность и наложились старые обиды, назначение неугодных стрельцам офицеров, долгая невыплата хлебного и денежного жалованья. Будь ситуация в стране стабильной, бунт прекратили бы в одночасье.
Возможно, мог бы навести порядок Василий Голицын — он был очень популярен в армии, но вот его-то в дни этих событий не было видно и слышно. А другие начальственные лица — будь то Милославские или Нарышкины — вряд ли смогли бы остановить проклюнувшийся бунт, бессмысленный и беспощадный.
Маловероятно, чтобы какой-то из противоборствующих кланов сам стал бы организовывать бунт. Но, несомненно, многим было выгодно использовать уже начавшееся восстание, и наивно думать, что это были только кланы Нарышкиных и Милославских.
Меньше всего я сомневаюсь в том, что пламя восстания активно раздувалось Милославскими, в том числе Софьей и ее людьми. Конечно, раздувалось, да еще как! Называются даже конкретные люди, игравшие роль агитаторов, — Одинов, Цыклер, Толстой, Чермный, Озеров, Петров, вдова, постельница Федора, Семенова, приходившие по ночам к сказавшемуся больным Ивану Михайловичу Милославскому и разносившие «нужные» слухи. По отзывам одного ехидного поляка, пана Гонсевского, для царевны Софьи известие о бунте было сладостно, как для патриарха Ноя известие о масличной ветке, которую принес голубь в ковчег, — знак того, что гора Арарат уже выступила из вод Всемирного потопа.
Но считать эту силу единственной в бунте и даже считать ее причиной бунта будет наивным повторением задов пропаганды Нарышкиных.
Во-первых, Нарышкины тоже вели пропаганду, и хорошо известны их агитаторы: Иван и Борис Голицыны, Яков, Лука, Борис и Григорий Долгорукие.
Во-вторых, в действие вступали силы, которые вообще не имели ничего общего с конкретным феодальным кланом.
Иван Андреевич Хованский, старая ошибка Алексея Михайловича, ездил к стрельцам, пользуясь своей репутацией боевого воеводы, и мутил воду по-своему: мол, в тяжком вы ярме у бояр, выбрали бог знает какого царя, и теперь вам не только корму и денег не дадут, а будете вы и дети ваши в тяжкой неволе у бояр. И увидите, еще хуже будет! Бояре, они такие, Москву отдадут неприятелю, а православие искоренят.
Легко сказать, что действовал Хованский в интересах Милославских, ведь «бог знает какой царь» — это Петр, тогда не было другого. Но и для искоренения Милославских его пропаганда вполне годилась. Впоследствии мы увидим, что князь Иван Андреевич Хованский даже сам возглавил это восстание, и в результате этот солдатский мятеж вошел в историю под названием «хованщина».
15 и 16 мая развернулись главные события: с раннего утра по стрелецким слободам проскакали Александр Милославский и Петр Толстой с криком, что Нарышкины задушили царевича Ивана и что стрельцов требуют в Кремль на службу. У агентов Милославских были уже готовы списки «изменников», которых надо было требовать на расправу, числом до тридцати человек. План был разработан вполне «грамотно», но, как всегда, получилось вовсе не по плану.
Легко отбросив тех боярских людей, которые пытались сопротивляться, стрельцы вломились в Кремль, но вели себя стрельцы в Кремле очень по-разному. Одни входили в Кремль десятками и полусотнями под командой офицеров и разворачивались в боевую позицию. Другие вламывались в Кремль именно как ТОЛПА — никем и никак не организованное сборище, действующее чисто эмоционально и импульсивно. Стрельцы ломились в Кремль с очень простым, понятным требованием: «Выдать изменников!» и «Смерть убийцам Ивана!».
