Такую же позицию заняли и другие государственные и военные деятели Речи Посполитой. Так сказать, лица официальные.
Но и запретить магнатам вести частную войну они не могли. Более того, совершенно неизвестно, чья поддержка вообще была важнее для Дмитрия — короля или Вишневецких.
Король Речи Посполитой обладал только «квартовым» войском — от силы 4 тысячи человек пехоты, нанятых с четвертой части доходов от королевских имений. У Вишневецких же было раза в три-четыре больше конницы.
Самое большее, что мог сделать король и чего не могли Вишневецкие, — это объявить «посполитое рушение», то есть шляхетское ополчение. Но созыв армии означал войну с Московией; а, во-первых, ее хотели не все. Во-вторых, война с Московией это и означала: утратить спокойствие государства, сыграть в азартную игру — пан или пропал.
Правительство Речи Посполитой отказалось иметь с Дмитрием Ивановичем дело и не имело никакого отношения ко всем его дальнейшим приключениям (хотя и имело отношение к его смерти).
Иезуиты хорошо контактировали с Дмитрием (тот обещал в одночасье окатоличить Московию), но тоже ведь не рвались помогать. Ватикан в подлинность Дмитрия не поверил, о чем сохранились документы, и никакой реальной поддержки не оказал — ни людьми, ни вооружениями, ни деньгами. А контакты… Мало ли кто с кем трепался?
Историография и Российской империи, и СССР не жаловала Дмитрия, в подлинность его не верила и рисовала самыми черными красками:
«Совсем неправдоподобна версия, что убит был не Д.И., которому удалось спастись, а другое лицо. Последняя версия была широко использована феодалами Польши и широко распространялась в период Крестьянской войны и военной интервенции начала XVII в.»
[68]
.
«Появился в 1601 году в Польше и был поддержан польскими магнатами и католическим духовенством» «тайно принял католичество»
[69]
.
О проблеме «подлинности» Дмитрия Ивановича скажем ниже. Но вот насчет «поддержки» и «тайного принятия католичества» — прямо скажем, заливистое вранье.
Ни один из польских магнатов… в смысле католических магнатов польского происхождения тоже не признал Дмитрия и никак его не поддержал.
Справедливости ради, обещал Дмитрий всем и очень, очень щедро: отдать Речи Посполитой Северскую и Смоленскую земли, организовать общий поход против турок, помочь Сигизмунду в его войне со Швецией, за год-два окатоличить всю Московию, жениться на Марине Мнишек, отдать ей Новгород и Псков, а ее папе Евгению Мнишеку выплатить 1 миллион злотых.
Марина Мнишек… Единственное, что в официальной легенде о «Лжедмитрии I» соответствовало действительности, — это его пылкая влюбленность в Марину Мнишек.
Марина владела страстями Дмитрия; похоже, была его опытней (при том что на 8 лет моложе), очаровать царственного мальчика для нее не было сложно. А уж папа Мнишек, естественно, сделал все необходимое, чтобы роман завертелся: перспективой-то было увидеть своих внуков на престоле.
Скажу с полной определенностью: не знаю, существует ли род Мнишеков сейчас; будем надеяться, что вымер. Но если он все же сохранился — сам я не подошел бы ни к одной даме из рода Мнишеков ближе чем на километр и никогда, пока имею хоть какую-то родительскую власть, не позволил бы своему сыну иметь дело с дамами этого клана.
Увы! Ни отца, ни заменяющего его лица у Дмитрия не было. Но как бы ни была опасна Марина Мнишек для всего возможного будущего, «армия вторжения» Дмитрия Ивановича включала, собственно, очень мало этнических поляков, и все они были вовсе не на руководящих должностях.
С ним шли люди трех категорий:
1. Русские православные люди, которые абсолютно преобладали.
2. Польские авантюристы «модных» вероисповеданий — ариане и протестанты.
3. Польские магнаты Мнишеки, справедливо имевшие репутацию рвачей, поганцев и людей бесчестных.
Войско Дмитрия составляло от силы 4 тысячи человек. За редчайшим исключением, оно состояло из западнорусских людей, литовцев, исповедовавших православие, казаков или из беглецов из Московии. В числе последних был и Гришка Отрепьев — беглый запойный дьякон Чудова монастыря в Москве, чьи художества были хорошо знакомы в Московии. Гришка собирал по городам и весям милостыню, как бы для сооружения храмов, и милостыню эту пропивал. Во все времена люди охотно давали такого рода мзду; как писал поэт:
И дают, дают прохожие,
Так из лепты трудовой
Вырастают храмы Божии
По лицу земли родной.
Из такой «лепты трудовой» был возведен и храм Христа Спасителя в Москве.
Пропить ТАКИЕ деньги было и чудовищным кощунством, и плевком в физиономии всем православным по земле Московской. Ведь трудно было, наверное, найти человека, который никогда бы никаких денег на возведение храмов не давал…
Когда преступление Отрепьева вскрылось, ему не оставалось ничего другого, как бежать в другое государство. Не только официальные власти, для него были опасны и все сограждане, потому что множество людей, поймав Гришку, преспокойно вздернули бы его на самой ближайшей осине.
Не лучший ратник для возвращения законного Государя на престол? Согласен. Но трудно сказать, кто больше пятнал репутацию Дмитрия Ивановича: беглый монах Гришка или папа и дочь Мнишеки.
13 октября 1604 года Дмитрий с войском перешел границу Московии. Сообщение о том, что «самозванцу» присягнула едва ли не вся Комарницкая волость, вызвало у Годунова приступ совершенно обезьяньей ярости и едва ли не апоплексический удар. Сбывался его старый кошмар.
Почти сразу же Дмитрий со своей не то свитой, не то армией встретился с войском Бориса Годунова. Потому что кто-кто, а Борис Годунов принял «самозванца» более чем серьезно.
Армия Годунова без особенных трудностей разбила разноплеменную то ли свиту, то ли армию Димитрия под Добрыничами. Из тех, кто перешел границу вместе с ним, осталось от силы полторы тысячи; сам Дмитрий тоже хотел бежать, но удержали жители Путивля. Как видно, они сочли Дмитрия настоящим сыном Ивана, законным царем.
В результате Дмитрий зиму 1604/05 года зимовал в Путивле, куда стекались его сторонники; а тем временем «годуновцы свирепствовали особенно в Комарницкой волости, за преданность Дмитрию мужчин, женщин, детей сажали на кол, вешали по деревьям за ноги, расстреливали для забавы из луков и пищалей, младенцев жарили на сковородах. (Вопрос неисправимого европейца: младенцы что, тоже присягали Дмитрию? — А. Б.)
…Людей ни к чему не причастных хватали и продавали татарам за старое платье или за жбан водки, а иных отводили толпами в неволю, особенно молодых девушек и детей. В московском войске было наполовину татар и прочих инородцев, и они-то особенно варварски свирепствовали. Ничего подобного не делалось народу от дмитриевцев, и эта разница отверждала народ в убеждении, что Дмитрий — настоящий царевич»
[70]
.
