Петя отключает звонок, и улыбка мгновенно сползает с его лица. Он звонит дальше.
– Игорёха. Через два часа ресторан «Золотое руно». Нет, бл*дь, ты все успеешь! Губернатор подъедет, ты уже понял, что у нас крупные неприятности, настолько крупные, что ты сейчас звонишь Кирсану, пусть кидает свою инстасамку и прилетает сюда, немедленно и со своей бригадой. Предупреди, что красный сигнал опасности.
Петя срывает звонок и начинает быстро печатать сообщения.
– Ты сейчас всё сам увидишь, – я завожу машину.
– Нет, – рычит Петя. – Мы не поедем в ту аптеку. Игореха все проверит. Если ты была там вчера, тебя могли запомнить. А теперь представь, если этот Вадим - действительно бандит. Ты вчера с ним приехала, а сегодня со мной, с начальством.
– Боже, – выдыхаю я.
Я же чуть себя… и мальчика своего тоже чуть не подставила.
– Давай, малышка, не расстраивайся. Главное делай то, что я тебе скажу. Договорились?
– Да, конечно, – я открываю окно в машине, чувствуя дикую духоту.
- Так… - Петр смотрит на часы, что-то прикидывая, потом на меня, прищуривается весело и горячо, - у нас больше полутора часов свободных. Надо их чем-то занять, а?
Чем занять полтора часа.
– Петя, я должна тебе сказать…
Всё я решилась. Вот прямо сейчас расскажу про то…
– Малышка, хочу тебя дико просто!
Вот Пётр Григорьевич! Зачем меня так сбивать?
Мой ангел-хранитель, буквально одной левой сейчас разруливший практически все мои проблемы, не настроен на разговор.
Хорошо.
Я тоже за.
Чтобы Петя случайно не заблудился опять в моих эмоциях и желаниях, улыбаюсь ему.
Представляю, как это будет… И неожиданно краснею.
Питер, уже не такой холодный и сумрачный, приходит от моего смущения в полный восторг, глаза горят, улыбка на миллион.
Мы движемся в сторону его люкса в одной из самых элитных гостиниц нашего города. Вцепились друг в друга, как безумные. Не можем разорвать рук, взглядов, не можем перестать трогать, гладить, ласкать. Жадно, жадно, жадно!
Еще в машине началось, не знаю, как вообще доехала до места, как в аварию не угодила.
Внутри все дрожит, словно струна натянулась. Вот как начал он в машине по телефону приказы отдавать своим отрывистым жестким тоном и смотреть зло, холодно… по-Питерски так, меня жаром и прошило от макушки до самых кончиков пальцев.
Господи, атавизм какой-то.
Все у меня с ним так. Атавистично.
Начиная с самой первой встречи, когда из огня вынес, спас. Мужчина. Герой.
С моего первого раза. Потому что хотела, изнывала, страдала по нему. Именно ему, именно с ним. Хоть на мгновение. На каком-то внутреннем ресурсе ощущалось тогда, что все правильно. Что если и отдавать всю себя, то только такому. Который спасет. Вытащит. Выручит.
Неудивительно, что Богданчик, мой любимый мальчик, с первого раза получился. И таким. Не могло быть по-другому. Просто не могло! Это судьба, это такой знак, на который я обязана обратить внимание.
И потом, во время второй нашей встречи.
Теперь я понимаю, что все мое сопротивление, все мое нежелание иметь с ним что-то общее… Это все наносное.
А истинное – оно было там, в номере моем.
Когда опять просто отдала ему все, что было. До дна, до капельки. И не пожалела.
И теперь, когда Петр буквально парой фраз обрисовал мне ситуацию, куда я по глупости своей чуть не угодила и чуть не подвергла мальчика своего, нашего мальчика, ужасной опасности…
Меня сначала окатил дикий холод, изморозь практически. Такая, что губы заледенели. Оцепенела от кошмара.
А затем…
А затем жар.
Потому и у него, и у меня был единственно верный вариант, как провести эти полтора часа.
Я не собираюсь анализировать, почему я это делаю, почему опять меняю решение. Хотела ведь сначала про себя рассказать! Про сына! И затем только… Если сам захочет, конечно, после моих откровений…
Но, лихорадочно перестраиваясь с первого в третий ряд на проспекте, чтоб не пропустить поворот, ощущая на себе постоянный жгучий взгляд моего пожарного, моего ангела-хранителя, моего любимого…
Я не собираюсь сопротивляться ему. И себе.
Вот только все же надо успеть… Надо сказать…
К сожалению, или к счастью, Петр не дает мне возможность разговаривать. Подхватывает меня на руки сразу, стоит нам выйти из машины.
Мимо ресепшена несет, как невесту, не позволяя ступить. Под изумленными взглядами администраторов.
В другое время мне было бы дико стыдно. Но сейчас… Плевать!
На этаже ставит на пол и тут же впивается жестким поцелуем сначала в губы, оглушая, а затем в шею.
Словно зверь, кусает, зализывает, опять кусает. Рычит что-то про то, что скучал, что ждал, что «какого хера свалила?»… Что накажет…
Каждое его слово, каждый звук отдаются по всему телу сладчайшей дрожью предвкушения.
И я уже не пытаюсь быть разумной, забываю про то, что хотела поговорить, предупредить… Про все забываю.
Не помню, как мы попадаем в номер, хватает благоразумия только на то, чтоб попросить не рвать блузу, потому что потом не в чем будет идти на встречу с губернатором…
– Похер, купим! – рычит опять Петр, опрокидывая меня на кровать, нависая сверху. И рывком дергает полы рубашки в разные стороны.
И да… Мне плевать. Я даже обстановку не могу рассмотреть, потому что плавлюсь в его руках.
– Охренеть…
Он кладет ладони, большие, горячие на мою грудь, сжимает прямо через белье. А я выгибаюсь от этой грубой, жесткой ласки. Которая вообще не ласка. Это словно… Потребность.
Опять все та же.
Животная потребность трогать, гладить, постоянно касаться, чтоб я на клеточном, тактильном уровне запомнила свою принадлежность. И не сомневалась больше. И не смела сбегать.
Петр что-то именно такое и рычит, торопливо тиская меня, раздевая, сдергивая все вещи, мешающие ему добраться до того, что принадлежит ему. Уже принадлежит.
А я смотрю. Не отрываясь, смотрю в его глаза, дикие, такие дикие. Переполненные желанием обладать.
Со мной сейчас не мой пожарный – романтик. И не настойчивый босс-захватчик.
Нет.
Со мной сейчас – мой мужчина. Единственный.
Это что-то кармическое, не иначе. Раньше бы никогда не поверила в такие вещи, но сейчас…
Он берет меня резко, так же жестко, как и все, что до этого делал. Вообще не жалеет, не пережидает, не следит за моими эмоциями. Ничего общего с тем, что происходило в гостинице в Москве.
