– А макароны с чили у них были? – спросила Нико. – А приправа тако?
Теперь-то она знала, что ей врали.
Внезапно сквозь шум статики пробился металлический голос. Они послушали его с минуту, а потом отец сменил частоту, сказав, что это какой-то «чокнутый фанатик-выживальщик» и что такие «только и знают, как забивать эфир высосанными из пальца теориями заговора».
Волны, фанатики-выживальщики, металлические голоса на фоне статики… Нико всему была рада. Наверное, где-то на другом конце мира кто-нибудь сидел за столом и говорил в коробочку, и вот его голос раздавался из другой коробочки у них в подвале.
Чудо из чудес.
Как-то ночью, спустя несколько недель после того, как они услышали металлический голос фанатика-выживальщика, Нико лежала в постели и вдруг услышала, как по лестнице в подвал громыхают папины ботинки. С кухни, где в это время была мама, донесся торопливый шепот, и вот уже оба родителя спустились в подвал.
Нико тихонько выбралась из кровати и, прокравшись по коридору, села на верхней ступеньке подвальной лестницы. Она сразу же заметила, как доносящийся из радио голос отличается от всех, что они слышали прежде. Те, другие голоса звучали тихо, будто обращались к тебе одному, а этот раздавался громко и важно. Нико вообразила актера на сцене, говорящего так, чтобы его наверняка услышали все.
Из сказанного она почти ничего не поняла. Много говорилось о «восстановлении инфраструктуры» и «надежде на будущее», а каждую пару минут на фоне звучали жидкие аплодисменты. Со своего места Нико не видела родителей, зато она их слышала.
– Шутник, – сказал папа. – Нет, я понимаю, что надо вселить надежду, но как быть с насущными делами? Что сообщают из лабораторий? Что-то же мы выяснили.
– Он не просился на это место, – ответила мама. – Никто не идет в министры сельского хозяйства с мыслью однажды сменить президента.
Голос по радио призывал относиться к мухам и гриппу рационально.
«Со временем, – вещал он, – на эту борьбу взглянут как на беды, что постигли нас в прошлом. Несомненно, это барьер, но взять его можно. По́том и кровью мы отыграем то, что уступили противнику, и перехватим инициативу, увеличим разрыв».
Тут по столу хватили ладонью.
– Милый, – сказала мама.
– Извини. Просто…
– Знаю.
– Он говорит спортивными метафорами.
– Знаю.
– Мир погрузился во тьму, почти все люди мертвы, а он призывает к рациональности и говорит спортивными метафорами.
Голос по радио продолжал звучать, но уже фоном.
– Как думаешь, где он? – спросил папа.
– В Рэйвен-Рок
[14], наверное. Или в Маунт-Уэзер
[15]. В каком-нибудь подземном бункере, построенном на случай ядерной войны.
– Далековато от палаты представителей.
– Погоди, тс-с, он вроде закругляется.
«Американский дух всегда было нелегко сломить, и я верю, что он по-прежнему крепок».
– Не дай бог, он скажет то, о чем я подумал… – произнес папа.
«Мы высадились на Луну, исследовали океаны, победили всех врагов на нашем пути».
– Только не это.
«И благодаря нашему несгибаемому и не знающему равных духу я стою перед вами…»
– …в подземном бункере.
«…и утверждаю, что наш союз силен».
Резкий щелчок, и голос умолк.
Больше Нико радио не слышала. Позднее, когда она спросила о нем, мама ответила:
– О, ты про это… Батарейки сели.
Батарейки-то сесть могли, но у Нико в ушах по-прежнему стоял грохот отцовской ладони по столу. Так правду ли тогда сказала мама?
Кит
город после Городка
– Странное место, – заметила Лэйки.
Кит был с ней согласен, но ничего не сказал. Язык у него как будто примерз к нёбу.
Впрочем, и душа его сморщилась, и губы словно ввалились глубоко в рот.
Мир у Предела оказался огромным и загадочным местом.
Два дня они ночевали на земле, Лэйки охотилась в лесу, а Монти без труда понимал, где они находятся, и исходя из этого составлял маршрут на восток, к островам Шолс; два дня они прислушивались, ожидая нападения мух, взбирались на одну гору, утыкаясь после в другую, и думали уже, что, может быть, Неизученное Запределье – больше никакое не Запределье, а потом… увидели ее. Долину. Там, в тени двух гор, лежал маленький городок.
– Смотрите в оба, может, что съедобное попадется. – Лэйки сняла винтовку со спины. – А то и под крышей заночуем.
Монти взял топорик наперевес.
«Хорошо, что я не забыл свою творческую восприимчивость». Талант Кита пропадал даром.
В город они вошли медленно и осторожно. Кит вдруг вспомнил примерную модель Городка, которую собрал из старых пленок и картона. В ней было все: главная улица, кинотеатр, огородик на крыше. Он даже выкрасил в зеленый цвет горы на окраине. Но сколько бы деталей Кит ни добавлял, всегда чего-то не хватало.
Этот город был совсем как та модель.
К тому же здесь повсюду валялись чьи-то останки. Груды выеденных костей.
Ребята прошли по небольшой городской площади, мимо магазинов с разбитыми витринами и бара – ме́ста, где люди платили деньги за старые напитки, от которых потом забывали собственные имена и проблемы. (Всякий раз, когда Киту случалось взгрустнуть оттого, что он родился в мире, где мухи жрут людей, он напоминал себе, что и в мире до появления мух мало что имело смысл.)
Наконец дорога завела их в жилой район, где стояли странные дома из синтетических на вид материалов пастельных тонов.
– Как… интересно. – Зайдя чуть вперед, Монти остановился у ржавого автомобиля. Внутри за рулем сидел выеденный скелет, который каким-то чудом сохранил изначальную, человеческую форму. – Видали когда-нибудь такой целый?
Лэйки обошла машину.
– Окна не разбиты. Мухи, должно быть, проникли через воздухозаборник.
– Или этот человек умер от мушиного гриппа.
– Прямо за рулем?
Пока Монти с Лэйки обсуждали находку, Кит встал посреди дороги и медленно обернулся, посмотрел туда, откуда они пришли. У него было странное чувство. Оно и прежде его посещало, но до сего момента он не мог выразить его словами.
