* * *
Те, кому ведомо будущее, никогда о нем не говорят
[1].
Тэд Чан,
«История твоей
жизни»
Подо всеми жизнями, что я прожила, созрело что-то еще. Я выросла в нечто новое.
Долорес Абернати,
«Мир Дикого запада»
Жизнь началась в метель.
– Вот ведь я влипла, – ругалась Тереза Андервуд, мчась по шоссе. Стояла ночь; снег летел в лобовое стекло и укрывал дорогу белым одеялом. – Ладно бы, там, пожурил, но уволить меня – это полнейший произвол, так ведь?
Кроме нее единственным живым существом в салоне была ее верная птичка, волнистый попугай по кличке Вилма, которого Тереза привыкла всюду таскать с собой. Он сидел в клетке, пристегнутой ремнем к переднему пассажирскому сиденью, и смотрел в окно, словно гадая, в какой момент все пошло наперекосяк.
– Нет, ну и свинство, – продолжала Тереза. – Я ведь не двадцатки из кассы таскала.
– Таскала!
Если бы важнейшим критерием выбора лучшего слушателя было повторение реплик, Вилма взял бы главный приз. А вообще, этот попугай, хоть и носил женское имя, был мальчиком. Стоило мужу Терезы однажды указать на это, как она ответила: «Говард, пол – это социальный конструкт. И потом, это же, мать ее, птица».
Продолжая рулить одной рукой, Тереза закурила сигарету.
– Подумаешь, мелочь взяла, никто бы и не заметил. Но это же мой босс, дамы и господа, а круче него только яйца.
– Яйца!
Так и продолжалось: Тереза Андервуд летела сквозь снег, точно нетопырь из преисподней, а волнистый попугайчик Вилма выкрикивал «яйца!». Девушку посреди дороги Тереза заметила только в последний момент – то ли из-за снега, то ли из-за того, что ослепла от гнева, или же потому, что – как она утверждала несколько недель спустя, выйдя из комы, – «ребенок возник прямо из воздуха». («Клянусь тебе, Говард!») Тереза резко взяла вправо, и ее ржавый фургон завалился набок. Пропахав юзом еще метров тридцать, машина вылетела с дороги и врезалась в защитное ограждение.
Вскоре по лесистой нью-гэмпширской дороге светящимся гигантским змеем в ночи протянулась пробка. Где-то в ее середине, сидя в чуть теплом салоне небольшого хетчбэка, молодой человек по имени Итан произнес: «Поверить не могу».
Элис, его жена, не ответила. Она верила, что их настигла карма – мистическое наказание от вселенной за то, что муж, не сдержав бахвальства, пообещал, что они «славно проведут время».
– Глянь еще раз в приложение.
Элис поднесла к лицу телефон.
– Связи так и нет.
– Уже и не помню, когда последний раз была такая ранняя метель, – со вздохом произнес Итан. – Но тогда мы тоже славно провели время.
Элис любила мужа, однако спустя пять лет супружеской жизни стала замечать, как список Маленьких Недостатков Итана удлиняется, выходя за пределы терпимого. Словно прочтя ее мысли, Итан достал пакетик персиковых мармеладок и, безбожно громко хрустя, надорвал его. Сунул конфету в рот и до предела опустил спинку кресла.
– Раз уж мы застряли, то почему бы не посидеть с комфортом?
Элис кивком головы указала на его фланелевые пижамные брюки.
– Еще капля комфорта, и ты впадешь в кому.
– Женщине в твоем положении вроде как подобает терпимее относиться к повседневной одежде.
– В моем положении?
– Ты понимаешь, о чем я.
– Во-первых, я тебя почти никогда не понимаю. Во-вторых, это не повседневная одежда, милый. А в-третьих… – Она оттянула эластичный пояс брюк для беременных, невольно заметив, что те сидят уже не так свободно. – Вот это настоящая повседневка: хоть целый день носи, удобно. – Ложь. Комфортно Элис не ощущала себя уже несколько месяцев. – Весь. День. А твои штаны – только ночью. Повсеночки несчастные.
– Нет такого слова. И вообще, как ты смеешь?
– Вот именно, как я вообще на брюки перешла? – Она взяла у него из пакетика мармеладку и сунула ее в рот. На вкус конфета оказалась как пропитанная химией грязь. – Приношу извинения всем, кто носит брюки.
– Может, вместо пожизненного запаса детских полотенец с монограммами твоей маме стоило подарить тебе больше пижамно-непижамных брюк?
На заднем сиденье лежала пристегнутая ремнем стопка из двух десятков банных полотенец – с капюшонами в виде енотиков, лисичек и всевозможных диснеевских героев, – точно маленький человечек, которого скоро станут в них заворачивать.
– Это для ребенка, Итан, а не для меня. – Она резко схватилась за живот, ощутив знакомую тупую, тянущую боль.
– Все хорошо? – Итан перестал жевать и выпрямился. – Снова эти самые… Брэкстоны?
«Эти самые, Брэкстоны». А еще ученый, постыдился бы.
– Схватки Брэкстона-Хикса
[2], – поправила Элис, а боль тем временем отступила.
Элис выдавила улыбку, потому что знала: Итан старается, – но упаси его Бог, если ей придется еще хоть чуточку дольше ходить с животом, и упаси Бог их всех, если эта пробка не рассосется в ближайшее время.
Пора было брать дело в свои руки. Элис приспустила окно.
– Милая? – окликнул ее Итан. – Холодно же.
Водитель пикапа на соседней полосе, едва успев поравняться с ними и застрять, начал выразительно гнуть брови и строить глазки. Элис делала вид, что ничего этого не замечает. Зато сейчас она жестом попросила водителя приспустить окно.
– Здрасьте, – сказала она.
Снег валил жирными густыми хлопьями.
– Привет, куколка.
Элис изобразила мимолетную улыбку.
– У вас же есть радио? Не в курсе, что там произошло? – Она указала вперед, в голову пробки, озаренной приглушенными задними габаритами.
– Фургон перевернулся.
– Боже мой.
Водитель кивнул:
– Эт-точно.
– Далеко от нас?
– Да нет, чуть больше километра. Просто погодка эта… – Водитель подмигнул, улыбнувшись и показав крупный кусок жевательного табака, заложенного за нижнюю губу.
Элис тоже улыбнулась, подняла стекло и поднесла ладони к отверстиям воздуховода, чтобы согреться.
– Теперь мы знаем, в чем дело, – сказала она.
