Время от времени отряды наемников Батория производили «разведку боем»: подбирались к псковским оборонительным сооружениям, пытались пробраться в город. Это не были приступы в полном смысле этого слова, скорее осторожное прощупывание: не найдется ли лазейки в обороне Пскова? Лишь один раз, через месяц после первого штурма, подобная попытка чуть не переросла в новый большой штурм.
Всему виной… снегопад.
5 октября выпал обильный снег. Отряд венгров попытал счастья, атаковав и заняв разбитую Покровскую башню. Венгерский гетман Борнемисса действовал по собственному почину, без приказа и малыми силами. Надо полагать, он надеялся, что густые снежные вихри укроют его людей и позволят им проникнуть в крепость. Сначала его пехоте следовала удача: пальбой из ружей они выбили множество стрельцов. Но потом на них обрушился ответный шквал огня. За проломами обнаружилась новая линия обороны. По «проломным местам» и развалинам башен защитники города врыли в землю множество острых кольев. За руинами каменной стены сохранился ров, усиленный теми же кольями. А за рвом нападающих встречала новая стена – деревянная, с множеством бойниц. На ней стояли орудия, груды тяжелых камней, огромные котлы с кипящими нечистотами, а также кувшины с порохом, игравшие роль импровизированных гранат. Там же горожане приготовили мешки с сухой известью, выжигавшей глаза неприятельских солдат. Отряд Борнемиссы не мог преодолеть эту преграду. Положив перед нею новую груду мертвецов, венгерские гайдуки откатились к лагерю.
В начале ноября осаждающие предпринимают новый большой штурм.
17-го им подвезли порох из Риги. Вот что об этом рассказывает рижский бургомистр Франц Ниенштедт: «[Король Стефан Баторий] послал гонцов в Ригу, чтобы там дали ему взаймы несколько пороху и как можно скорее переслали его с несколькими стрелками к Пскову. Это было быстро исполнено, и вместе с 200 стрелками было послано королю 80 бочек пороху, что, конечно, тогда очень его обрадовало, и он за это дружески благодарил рижан во многих письмах, а между прочими и городского толмача Иоахима, который был послан вместе с порохом»
[330]. Пиотровский отзывается об этой посылке скептически: «Пороху пришло меньше, чем ожидали. Бог знает, каков будет штурм!»
[331]
Вновь начинается общая бомбардировка города, однако значительного урона она не наносит. Обстрел раскаленными ядрами деревянных хором, служивших жилищем для большинства горожан, должен был, по мысли польского командования, привести к большому пожару. Он вызвал бы смятение в рядах защитников, и тогда их упорную оборону удалось бы взломать без труда. Но псковичам удалось предотвратить общий пожар.
Напротив, действия тяжелых русских пушек постоянно разрушают полевые укрепления осаждающих, сооруженные из корзин с землей.
Король решается еще раз попытать счастья – произвести вторую атаку на городские стены. Любопытно: в польских и русских источниках картины нового приступа, осуществленного ратью Батория, отличаются разительно. Поляки без особой охоты говорят о нем. Первый штурм, сентябрьский, в их описании – героическая трагедия. Неудача, но весьма достойная, не уронившая чести войска. А вот во всем, что касается штурма ноябрьского, видна какая-то странная вялость и уклончивость. Надо полагать, действия нападающих оказались столь неудачны, то ли, вернее, столь нерешительны, что не хотелось о них рассказывать.
В русских источниках все четко, без каких бы то ни было разночтений: «Октября в 24 день стреляли, розжигая ядра, в город. Октября в 28 день Литва пришла со щиты стену подсекати кирками и всякими запасы. Ноября во 2 день от Великия реки по леду приступаху»
[332]. Что тут неясного? Сначала – бомбардировка, благо прибыл рижский порох. Затем – попытка разрушить стену, о которой подробнее будет сказано ниже. В конце концов – приступ. И город устоял. Но это, так сказать, лаконизм победителей…
Побежденные рассказывают иначе.
Прежде всего, подробно излагается действительно смелое деяние, осуществленное пехотой осаждающих.
Отборные храбрецы из венгерских отрядов Стефана Батория идут под каменную стену с кирками и ломами, пытаясь разрушить ее основание, в то время как их товарищи пробуют поджечь деревянную. От стрел, пуль и камней они защищаются досками, а также большими деревянными щитами. В ответ со стен в них начинают метать пропитанное смолой тряпье, поджигая сами щиты. В нижнем ярусе стен появляются новые бойницы, из которых по вражеским солдатам палят в упор стрельцы. Сверху на их головы льется раскаленный деготь и кипяток. Несколько особенно упорных бойцов противника углубились в стену так, что сверху их было практически невозможно достать. Тогда псковские воеводы измышляют собственную уловку. Вот что рассказывает о ней «Повесть…»: «Повелели навязать на шесты длинные кнуты, к их концам привязать железные палки с острыми крюками. И этими кнутами, спустив их с города за стену, стегали литовских камнетесов и теми палками и острыми крюками извлекали Литву, как ястребы клювами утят из кустов на заводи; железные крюки на кнутах цеплялись за одежду и тело литовских хвастливых градоемцев и выдергивали их из-под стены…»
[333] Тут они становились легкой добычей русских стрельцов. Гейденштейн, сокрушаясь, пишет: «Неприятели из города сверху стен, разрушить которые старались венгры, стали спускать огромной величины бревна, со всех сторон обитые железными зубцами и прикрепленные железными цепями к длинным шестам; неприятели, потрясая ими, действовали так искусно, что все, находившиеся на работе, получали направленные снизу удары как бы плетью, вследствие чего эти бревна причиняли большие несчастия»
[334].
Потерпев провал со всеми перечисленными хитростями, Стефан Баторий отдает приказ открыто атаковать Псков, больше желая взбодрить армию, нежели надеясь на благоприятный исход дела. Незадолго до того встала река Великая. Королевские военачальники погнали многочисленные отряды на штурм прямо по льду.
Но очередной приступ заранее был обречен на неудачу. Во-первых, боевой дух в войсках осаждающих оказался не на высоте – командиры силой принуждали бойцов идти на приступ. Во-вторых, королевская пехота устала от долгого сидения в окопах, холода, тяжелой службы, она измучилась от недоедания. Это была совсем не та «свежая» пехота, которая с большим задором шла на приступ 8 сентября. У ратников Батория поубавилось резвости… В-третьих, бросаясь в атаку по льду реки, отряды врага оказывались на открытом месте под огнем русских пищалей и пушек. В-четвертых, артподготовка поляков оказалась слишком слабой. Пиотровский откровенно пишет 31 октября: «Сегодня была баталия. Наши стреляли в стену; но русские отплатили в десять раз. Много наших в окопах погибло от их выстрелов. Вчера и сегодня убили, между прочим, четырех пушкарей. Не понимаю, откуда у них такое изобилие ядер и пороху? Когда наши выстрелят раз, они в ответ выстрелят десять и редко без вреда. Над стенами построили сруб и высокие башни, с которых бьют на все стороны, где бы только что ни показалось, и на нас кричат со стен: „Отчего вы не стреляете? Если бы вы и два года осаждали Псков, то и тогда вам не видать его! Зачем сюда приехали, когда пороху не имеете?“ Грустно, что нет средств для этой осады! Надо было иначе приготовиться… Бежал к нам недавно знатный русский. Говорит, что он был придворным великого князя; ходил по нашему лагерю; бывал часто, без стеснений, у гетмана, который его очень полюбил… Вчера же он убежал в город, где и сообщит, конечно, обо всем, что у нас делается… Меньше стало слышно о штурме… Не знаю, кто-то из наших пустил в город стрелу со сломанным острием; русские обратно пустили ею в наш лагерь, с надписью: „Худо стреляете, б…… с……!“ То правда, что худо! У псковитян больше пороху, чем у нас. Эту стрелу отнесли королю»
[335].
