Вот девушки в белых блузках (полушубки расстегнуты ― тепло) несут огромную икону, поют. Хорошие русские лица, торжественные и ясные. Вот красивый, благообразный старик обнял за плечи двух подростков, явно внуков, что-то показывает им. Мальчики смотрят и смеются.
Фотографии страшны, ужас накатывает при мысли, что вот сейчас в этих людей начнут стрелять… За что?! Получается ― за то, что они пошли к своему царю! Пошли так же, как москвичи в 1648, в 1656 годах… ― обсудить общие дела, понять друг друга, поспорить, ударить рука об руку…
Эти последние московиты идут к царю по своему народному обычаю, ― в точности так шли их предки в 1648, 1656, 1662-м… И царь принимал их, беседовал, бил рука об руку.
Но теперь-то не XVII век, эти заблудившиеся во тьме веков московиты идут не к «правильному», не к «настоящему» царю. Они идут к русским европейцам, для которых они ― вовсе не сородичи, не «свой добрый народ», а взбунтовавшееся быдло. Сейчас они в этом убедятся.
И тогда, и в наши дни иные монархисты пытаются представить дело так, словно страшные события произошли против воли царя и его окружения, чуть ли не случайно. Но это неправда.
Заранее были подтянуты войска из Пскова, Ревеля, Нарвы, Петергофа, Царского Села. К 9 января в Петербурге находилось больше 40 тысяч солдат ― в пять раз больше обычного. Войска не стягиваются «случайно».
Первый раз в толпу стреляют еще у Нарвских ворот, в 12 часов дня. Солдаты отстрелялись и ушли в полном порядке, на новые позиции. Как по врагу, по всем правилам воинской науки. Был план, было командование ― не случайное, а вполне рациональное. И не было солдатика, который крикнул бы: «Ваше благородие, свои!»
В 2 часа дня огонь открыт на Дворцовой площади: залпы по плотной толпе. Специально расстреливают мальчишек, забравшихся на деревья Александровского сада, чтоб лучше видеть. Тоже по правилам воинской науки ― снять засевших на деревьях разведчиков. Все логично, никакой случайности. Мертвые дети падают на мостовую, в подтопленный от их крови снег, висят на ветвях. Фотографии сохранились, есть показания очевидцев ― я ничего не придумал.
Толпа бежит. Площадь пред дворцом русских царей завалена трупами. Опять же ― ничего особенно ужасного, за XX век всякого навидались: ну, мертвые люди лежат. Страшно вспоминать фотографии, сделанные час или два назад, соотносить их с этими трупами. Белые блузки пробиты пулями, сивая борода старика залита кровью; наверное, он и мертвым обнимал убитых внуков. Как жертвы Пугачева «сползались», чтобы умереть вместе.
А за бегущими гонятся. Конные жандармы рубят саблями детишек и женщин, топчут конями, добивают упавших. Случайно? Или без приказа?
Как видно, не один царь, не кучка приближенных хочет смерти этих людей, ― если и был приказ, он выполняется истово, с чувством полной своей правоты. Как под Бородином и Смоленском.
В дневнике вечером царь напишет: «В Петербурге произошли серьезные беспорядки вследствие желания рабочих дойти до Зимнего дворца. Войска должны были стрелять в разных частях города; много убитых и раненых».
А уже через несколько строк: «Мама приехала к нам из города прямо к обедне. Завтракал со всеми». И назавтра: «Завтракал дядя Алексей. Принял депутацию уральских казаков, приехавших с икрой».
Казаков с икрой царь принял. Приятного аппетита, Ваше Величество. А расстрелянных рабочих он… простил. Через 10 дней царь лично принял «депутацию» из 34 отобранных полицией рабочих и говорит: мол, заявлять о своих нуждах мятежной толпой преступно. «Я верю, ― говорит царь, ― в честные чувства рабочих людей и непоколебимую преданность мне, а потому прощаю им вину их».
[117]
Прослезились ли рабочие от умиления, история умалчивает. Простили ли они царя ― тоже осталось неведомо.
По поводу 9 января Савва Морозов высказался очень просто: мол, «эти идиоты» сделали для пропаганды революции больше, чем все народовольцы, вместе взятые.
Мы же добавим: московитам окончательно показали, что этот царь ― не «настоящий». Вряд ли этим их отучили искать «правильного» царя… Они и искали его, пока не нашли наконец в Сталине.
Враги просвещения
Русских европейцев буквально убивает тупость и непросвещенность туземцев. Туземцы не желают учиться! Они ни в грош не ставят просвещение!
К сожалению, это почти правда. Русские туземцы мало ценят книжное учение, квалификацию, образование. Они мало и плохо учатся и относятся к учению критически, а то и насмешливо. Между прочим, это отношение есть в России и до сих пор! Вы никогда не слыхали, читатель, в свой адрес или в адрес иных лиц что-то в духе «совсем мозги свернешь» или «заучился, дураком стал»? Если не слыхали ― я вас поздравляю, вы мало имели дело с русскими туземцами.
Эта особенность русских производит отталкивающее впечатление на европейские народы. В России ты никто, если ты «всего лишь» хороший специалист, а не племянник и не фаворит какого-нибудь знатного лица, рассуждает дипломат XIX века Мартенс, эстонец по национальности ― в романе современного эстонского писателя Яана Кросса.
[118]
Естественно, устами Мартенса говорит современный эстонец. Европейцам это просто дико.
А в XVIII–XIX веках ― тут вообще туши свет. Известен случай, когда Пугачев «бежал по берегу Волги. Тут он встретил астронома Ловица и спросил, что он за человек. Услыша, что Ловиц наблюдал течение светил небесных, он велел его повесить поближе к звездам. Адъюнкт Иноходцев, бывший тут же, успел убежать».
[119]
Во время того же пугачевского бунта в Казани «среди убитых находился директор гимназии Каниц, несколько учителей и учеников».
[120]
Очевидно, что ни гимназисты, ни их учителя не опасны для бунтовщиков, их убивают никак не из военной необходимости. Очевидно, любая наука, образование ― все это «барские затеи» для мужика, вызывающие раздражение уже тем, что они ― «барские». Кроме того, образование делает новых бар, воспроизводит народ русских европейцев.
Картофельные бунты еще можно понять ― никто не разъяснил крестьянам, что такое картофель и зачем он вообще нужен. Ну а как насчет холерных бунтов? Когда народ поднимался, вдребезги разбивал холерные бараки, убивал врачей, разливал и растаптывал лекарства? Потому что народ был уверен ― врачи вовсе не лечат, они травят народ, и вообще разносят холеру. Холерные бунты вспыхнули в Одессе в конце XVIII века, в Москве в 1830 году, случались и позже ― вплоть до XX века.
