— Попытаешься снять — сделаешь себе хуже!
Сейчас противоречить ей Кагоскин опасался. Боялся оказаться разменной монетой при примирении Александры и Папы. Не представлял, чего теперь можно ожидать от Александры, и боялся попасть в руки Папы. Хрен редьки не слаще.
Ехали долго по ночному городу. Все молчали. С завязанными глазами, ничего не видя, зажатый с двух сторон, Кагоскин начал дремать. Чутье подсказывало, что везут его на другой конец города.
До рассвета еще было достаточно времени, когда выехали на окраину города и подъехали к серому многоэтажному дому. Кагоскина высадили у подъезда и с повязкой на глазах проводили внутрь. Он, спотыкаясь по ступеням лестничных маршей, поднялся на этаж. Его ввели в квартиру, и тут только сняли повязку.
Включили свет. Он огляделся. Унылая серая обстановка в прихожей, какие-то спертые запахи из кухни, тусклые лампочки с допотопными абажурами. Некогда крашенный дощатый пол местами вытерт подошвами обуви до цвета старых досок. Все ущербно и безрадостно. Впрочем, какую радость он ожидал? Надеялся увидеть концертный зал? Совсем недавно сам удерживал жену Корозова примерно в такой же обстановке.
Следом на руках занесли Ольгу. Пронесли в комнату с выцветшей старой мебелью, которую и мебелью-то назвать уже было нельзя, — так, дрова и только, — положили на старенький провалившийся диванчик с потертыми замусоленными подлокотниками.
Препроводили в ту же комнату и Кагоскина. Он поискал глазами, куда сесть, и опустился на старенький вытертый скрипучий жесткий стул.
В комнату заглянул такой же старый, как вся мебель, седовласый дед с жиденькой сивой бородкой. В серых, никогда не глаженных штанах и байковой выцветшей рубахе навыпуск. На босу ногу надеты давнишние стертые поношенные тапки. Бегая выцветшими глазками туда-сюда, он спросил:
— Устроились? У меня тут хорошо, вашей барышне мягко будет, — увидал наручники на руках Кагоскина, и протянул: — Ага, все понятно! — Но что ему понятно, не уточнил.
Насупившись, врач отвернулся.
В комнату уверенно, по-хозяйски вошла Александра. Стройная, в черном топе и джинсах. Тонкие черты лица в улыбке были нежны и приятны для тех, кто видел ее улыбающейся или смеющейся. Но когда она злилась или попросту была холодна, эти черты несли в себе черствость и какую-то тяжесть. От этой тяжести у смотревших на нее по телу пробегали мурашки. Сейчас лицо было резким, взгляд — пронзающим. Жестко сказала, не церемонясь:
— Дед, недолго они у тебя побудут, смотри хорошенько! Убегут — головы тебе не сносить! Я оставлю двух ребят у тебя! Не проспи, дед!
— Я уже старый, у меня бессонница, Шурочка, — хмыкнул тот. — У меня не сбегут! Ты же знаешь!
Настроение, которого, в общем-то, совсем не было, у Кагоскина еще больше упало. Неизвестность вечно страшила его. Он хотел бы знать, что будет дальше. Всегда всей душой интуитивно он не доверял Александре и ненавидел ее, а теперь ненавидел вдвойне за то, что она опередила его. Это он сейчас должен был бы держать ее в наручниках, даже не в наручниках, ибо держать ее живой, считал, очень опасно. Сейчас ее нужно было попросту закопать в сырую землю, однако все происходило наоборот. Как бы она теперь не закопала его!
Сейчас он даже боялся напомнить, что когда-то между ними были нормальные отношения, — такие нормальные, о которых Папа даже не подозревал.
Необузданной партнершей была она — ей мало было одного Дусева, она сама положила на себя Кагоскина. Тогда он ужасно страшился Папы, обливался холодным потом, что тому станет про все известно. Но отказать Александре он боялся еще больше, да и не хотел — ему нравилась она в постели. Она была как огонь.
Недаром Дусев был от нее без ума и готов был простить ей все, как казалось Кагоскину, даже потерю коллекции монет. Бывает же такое! Чтобы монеты готовы были поменять на бабу, такого маразма Кагоскин не понимал. Впрочем, это были его домыслы, в которые ему самому трудно верилось. Ведь сам он никогда не совершил бы такой обмен.
Ненавидел он Александру еще и за то, что в ее присутствии в нем всегда оживал комплекс неполноценности. Он помнил, как последний раз она резко сбросила его на пол, отшвырнула, как собачонку, сказала, что он ни на что не способен, и больше ни разу не подпустила к себе. У него при виде ее текли слюни, а она смотрела на него так, словно ничего между ними никогда не происходило. Он опасался Александры — в ней была мощная дьявольская сила, била из нее ключом.
Уничтожить Александру надо было давно, не затягивать с этим вопросом, однако всякий раз фортуна поворачивалась к нему задом, как сейчас.
Прикусив губы, Кагоскин отвернулся. За окном была ночь.
Как будто поняв его мысли, Александра презрительно усмехнулась и вышла из комнаты.
18
Уже перед самым выездом оперативников с группой захвата в полицию поступил звонок от какого-то полуночника, который сообщал о криминальных разборках у дома номер восемь по улице Горького. Акламин насторожился — по признанию горбоносого, это был дом, в котором скрывался Кагоскин и куда сейчас срочно готовилась выехать группа.
Уже рассветало, когда они прибыли на место.
Квартира оказалась пустой, у подъезда тихо, но с торца дома наткнулись на брошенный автомобиль и на два распластанных тела возле. Один человек был мертв, второй — живой. Он, время от времени приходя в сознание, стонал. В бардачке машины обнаружили одноразовые шприцы и ампулы. Опер, открывший бардачок, предположил:
— Наверно, в этом авто ехал Кагоскин.
Склонившись на стонущим морщинистым, Аристарх спросил:
— Где Кагоскин?
— Не знаю, — шевельнул тот бледными губами.
— Что произошло?
— На нас напали, — сказал раненый.
— Кто? Говори всё, а то оставлю здесь, чтобы испускал дух, концы отдашь не за понюх табаку!
Приподнимая голову, морщинистый произнес:
— Не знаю. Джип. Среди них девка была. Я видел. Они загребли Кагоскина.
— Где жена Корозова?
— Они увезли, — выдохнул морщинистый. — Помогите.
Выпрямившись, Акламин пообещал:
— Помогу! Сейчас скорая приедет! Вызвали уже.
Застонав, морщинистый потерял сознание.
«Опоздали, — стучало в голове у Аристарха, — опоздали!» Командир группы захвата развел руками — «увы». Сжав зубы, Акламин задумался. Александра — больше некому — вездесущая явно что-то замышляет! Безусловно, все замыкается на коллекции монет. Видно, каждый участник событий тащит одеяло на себя. Монеты, монеты, монеты… В цепочке событий лишь Александра действовала нелогично. Впрочем, как знать. Возможно, у нее своя логика. Возможно. Все возможно.
И вдруг Аристарха словно обожгло. Волна догадки накрыла с головой. Как кипящей лавой, изнутри ударил в лицо жар. Догадка настолько поразила его, просто вынесла мозг, что он суетно задвигался по дороге, не обращая ни на кого внимания. Кажется, до него что-то дошло.
