— Я не на Марсе был, — хрипло сказал Серый.
— Ты был дальше… — возразила Клюква.
— Ну да, — усмехнулся в темноте Серый. — На Ёриках…
— Ты не понимаешь, — терпеливо возразила Клюква. — Я тут…
— …трахалась с Сынулей, — обмирая от сладкого ощущения мести за всё, почти выкрикнул Серый.
— Ты не понимаешь… — совсем тихо и очень покорно повторила Клюква. — Ты злишься. Это правильно. Я заслужила. Я… Я влюбчивая, понимаешь? И я часто ошибаюсь в людях… Я доверчивая ещё. А он обещал…
— Короче! — Серый сел, отпустил руку, зачем-то толкнул Клюкву в плечо, не сильно, но обидно. — Ты чё пришла? Тебя Флинт прислал?
Неожиданно Клюква промолчала. Это можно было понимать и как «да», и как «нет».
А потом она заплакала. Тихо, без всхлипов и шмыганий. Просто затряслись плечи, голова опустилась, волосы закрыли лицо…
— Э, ты чего? — Серый сразу почувствовал себя дураком. — Надь… Не надо… Я не хотел…
— Я хотела… — сквозь слезы прошептала Клюква. — Мне казалось — он настоящий… Я только потом поняла: настоящий — ты!
— Давно?
— Что — давно? — Клюква всхлипнула, повернула лицо, убрала прядь волос, и Серый увидел в темноте, как блеснули её мокрые глаза.
— Давно поняла?
— Летом ещё.
— А почему не ушла? — Серый сам не понимал, зачем он задаёт эти вопросы, но испытывал странное удовольствие от процесса — словно расчёсывал застарелую болячку.
Корочку отдирал…
— Игорь меня не отпускал, — Клюква вытерла глаза. — Говорил, что любит. Что жить без меня не может. Говорил, что мы уедем в Москву. Вдвоём.
— А ты?
— А я… — Клюква вдруг невесело рассмеялась. — А я жалела его, дура. Представляешь?
Повисла пауза. Серому казалось, что воздух в комнате чуть гудит от напряжения — как провода над Ёриками перед грозой. «Жалела, надо же! — подумал он. — Сынулю… Его, не меня… Прав был Челло, когда сказал: «В России женщины не любят. Они или жалеют, или восторгаются».
Он пошарил рукой по тумбочке возле кровати, нащупал вытянутую коробочку с цепочкой, неловко протянул Клюкве.
— Это тебе.
— Что это?
— Подарок. Надень.
Она послушно открыла, достала тускло блеснувшую в полумраке цепочку, не приглядываясь особо, надела.
— Спасибо, Серёжа.
Серый стиснул зубы. Не так он всё это хотел сделать. Не так.
— Не за что…
И опять повисла пауза.
— Мне холодно… — наконец пробормотала Клюква, и в её голосе Серый услышал ту знакомую хрипотцу, которая появлялась у неё в моменты их близости.
Серый молча накинул ей на плечи одеяло, обнял, повернул к себе и поцеловал в солёные от слез губы…
* * *
Серый открыл глаза. Белый потолок. Серый утренний свет через белые шторы. Тепло. В ухо еле ощутимо как котёнок, дышит любимая девушка.
Счастье?
— Доброе утро… — прошептала Клюква.
— Доброе… — ответил Серый. Он хотел, чтобы вышло мягко и по-доброму, а получилось странно — грубо и «на отвяжись».
Клюква засопела иначе — что-то почувствовала. Она приподнялась на локте, с тревогой заглянула Серому в глаза. Одеяло сползло у неё со спины и плеч, Серый невольно покосился на тёмное пятнышко соска. Клюква перехватила взгляд, засмеялась.
— Ты чего? — и снова Серый услышал в своём голосе недовольство.
— Тебе все мало? — смеясь, Клюква попыталась прикрыться. — Пять раз! О, ужас, Сергушёв, я и не знала, что ты такой монстр! Прямо «маленький гигант большого секса»!
Серый видел этот фильм, какой-то нелепый и глупый, и хмыкнул:
— Почему «маленький»?
Клюква залилась смехом, откинулась на спину.
— О Боже, Сергушёв! Нет, нет, ты нормальный гигант!
Слушая её смех, Серый тоже улыбнулся, а потом не выдержал — захохотал. Они лежал друг рядом с другом, голые, под одним одеялом, и смеялись. Не над шуткой, не потому, что их что-то рассмешило. Это был смех бойцов, выживших после лобовой атаки на пулемёты, смех моряков, выплывших после кораблекрушения, смех космонавтов, вернувшихся на Землю после разгерметизации орбитальной станции…
А ещё это был смех расставания.
Только вот Серый это знал, а Клюква — нет.
И, дохохатывая, он вспомнил прошедшую ночь, обжигающий шёпот, которым она произносила его имя, её ногти, царапающие его спину, стоны, вскрики, короткие фразы, минуты отдыха между объятиями, и опять — обжигающий шёпот… И себя вспомнил. Победителя, довольного покорностью той, которую столько времени пытался завоевать.
И стало противно.
«А ведь я её не знаю, — подумал Серый. — Вот такую, как сейчас — не знаю совсем. Всё».
Он поднялся, начал одеваться.
— Я — в душ, — пропела Клюква, села и сладко потянулась. — А потом пойдём завтракать.
— Надя, — невпопад спросил Серый. — Сынуля… Игорь тебя замуж звал?
Она замерла, странным, насекомьим движением натянула одеяло на грудь.
— Почему ты спросил? — и через паузу всё же ответила: — Да.
— Что «да»?
— Звал.
— А ты? — Серый застегнул молнию на спортивном костюме.
— Я сказала… — Клюква отвернулась, — …сказала, что подумаю.
— Врёшь! — убеждённо припечатал Серый. — Ты согласилась, но Флинт был против, да? И он хотел тебя выгнать, но тут подвернулся я, да? Ему нужен Ильич… ну, памятник, и он тебя уговорил. Денег дал, да? Или что он тебе пообещал? Бизнес? Квартиру? Что ты молчишь?! Скажи что-нибудь!
— Ты злой дурак, Сергушёв, — глухо сказала Клюква. — Уходи.
— Уйду, — кивнул Серый. — И обратно не заманите. Хрен вам всем на лысый череп!
Он пнул дверь, выскочил в коридор — руки дрожали, как после драки.
Почему-то вспомнилось, как Челло однажды сказал: «Из зла можно сделать добро, а из добра зло нельзя. Потому что добро выше зла. И вокруг нас просто поля… просто плантации для создания добра. Нужно только желание, чтобы начать его выращивать».
Навстречу из полумрака коридора выступил вчерашний Иннокентий-Эндитакер с буддистским лицом, не выражающим никаких эмоций.
— Добрый день, — сухо произнёс он. — Сергей, планы Анатолия Петровича несколько изменились. Он будет ждать вас сегодня в кафе «Шахерезада», в шестнадцать ноль-ноль. Там пройдут переговоры по сделке. Вас отвезёт машина…
— Угу, — кивнул Серый.
— У меня для вас ещё новости, и новости печальные, — сказал Иннокентий.
