Шабаш — да и всё.
Поковыряв лопатой глину с полминуты, Серый матернулся, как взрослый мужик — безнадёжно и с чувством. Камень оказался не просто большим — он был здоровенным. Куда бы Серый не погрузил лопату — левее, правее, везде на глубине почти в штык она натыкалась на преграду. Только у самого края ямы глина была мягкой, и не раздавался противный, скрежещущий звук, сопровождаемый непонятным звоном.
Звон этот взбудоражил Серого, словно стакан водки. Обычно, когда лопата ударяла в камень, звук был другой — глухой и как бы трескучий от того, что металл скалывал кусочки песчаника. Сейчас все происходило иначе — это был звук металла о металл.
Подкопав край непонятного камня, Серый выяснил, что он полукруглый и занимает почти всю могилу. Воткнув лопату, Серый полез за сигаретами и заметил, что у него дрожат руки.
— Это не камень, — осмелился произнести он то, что понял намного раньше, и закурил, пряча сигарету от дождя в кулаке.
А если не камень, то что? Судя по полукруглому краю и металлическому звону — крышка. Люка, например. Или бочки. Или… сундука?
Память тут же выдала ряд знакомых с детства называний: «Золотой жук», «Остров сокровищ», «Сердца трёх», «Копи царя Соломона», «Приключения Тома Сойера», «Бенита»…
— А чё, — вслух продолжил рассуждать Серый, глубоко затягиваясь и сплёвывая прямо на дно могилы. — Ну, могли же тут какие-нибудь разбойники… или монголы… купцы там всякие… или белогвардейцы.
Он осёкся, вдруг сообразив, что это нелепо — какие на хрен белогвардейцы, когда тут, на месте садового товарищества, ещё лет двадцать назад был просто склон степного холма. Ни дорог, ни построек. Хотя — а почему бы и нет? Самое место для клада — вдали от чужих глаз, от людей.
— Ага, — опять вслух произнёс Серый и выкинул окурок. — И вот он тут лежал, меня дожидался.
Нет, в клад он не верил. Скорее всего, когда проходчики тянули линию ЛЭП, они оставили в земле какую-то здоровую железяку — ту же ёмкость для воды или ещё что-нибудь подобное. В любом случае надо было очистить поверхность «люка» и посмотреть, что это.
Серый положил лопату сверху поперёк могилы, оперся о черенок, выбрался, едва не поскользнувшись, и сходил за подборкой — совковой лопаткой с короткой ручкой, специально обрезанной так, чтобы было удобно орудовать в могиле.
Спустившись, он начал аккуратно, слой за слоем, убирать глину с «люка». Край подборки то и дело задевал за металл, и вскоре Серый понял — «люк» имеет какие-то выпуклости и вогнутости, он не плоский. И вообще, скорее всего он — никакой не люк, уже безо всяких кавычек.
Вообще не люк.
Ещё через минут двадцать Серый, чавкая сапогами по раскисшей глине — под ногами к этому моменту уже была приличная лужа — отошёл к дальнему краю и обозрел дело рук своих.
На дне могилы, занимая почти все пространство, отчётливо виднелся вытянутый полукруг с асимметричными углублениями внутри. Металл был коричневым, бугристым — типичный такой ржавый чугун. Ну или обычное железо.
Если это была крышка или дверца, ведущая куда-то, то с такой дикой формой её явно сработали не люди. И вновь память не подвела — вытолкнула из школьных глубин название книжки про пацанов, обнаруживших на каникулах погребённый под слоем песка и земли инопланетный звездолёт.
— «Чёрный свет», — пробормотал Серый, и ему стало смешно.
Какой звездолёт? Какие пришельцы? В Средневолжске в 1992 году с другой планеты есть только один человек — учитель истории из девятой школы Пал Ваныч Евсеев, невысокий, с умным, но нервным лицом, дядька, который написал в местную газету, бывшую «Заветы Ильича», а теперь «Биржевые вести Поволжья», стишок:
Над страною дуют ветры
Да звенят стаканы.
Раньше шли мы в инженеры,
Нынче — в наркоманы.
Ещё Евсеев предлагал организовать в Средневолжске настоящую коммуну, как в Париже в 1870 году. И вообще заявил на митинге «Демократической платформы» у памятника Кирову в прошлом году, что Перестройка — преступление перед советским народом. За это его даже немного помяли тётки со швейной фабрики. Они были злыми — им уже полгода не платили зарплату.
— Ну и хрен ли мне с этим делать? — тоскливо спросил Серый неизвестно у кого.
Можно было, конечно, набросать на металлический полукруг земли и оставить все, как есть. Завтра Флинт и Сынуля постоят у края могилы, «центровые» опустят в неё гроб — или в чем там они собираются хоронить своего пса? — на дно, и никто ничего не заметит. Да, до назначенной глубины не хватает сантиметров тридцать, как раз штык лопаты, но кто будет измерять?
— Или будут, — сказал Серый, а в глубине души был уверен — обязательно будут. Флинт — въедливая гнида, он не спустит просто так. Обязательно померяют.
Значит что? Значит, нужно либо корячиться, выкапывая этот долбанный «люк», который не люк. Либо рыть новую могилу.
— Да блин! — в сердцах бросил Серый и саданул подборкой по металлическому полукругу.
Лопата скрежетнула по металлу и на нем появилась длинная царапина, блеснувшая в сырой хляби раскопа, словно искорка над ночным костром.
Серый сделал шаг вперёд и присел на корточки, примостив рядом подборку. Царапина никуда не делась, она бесстыдно и призывно сверкала на краю «люка», красновато-жёлтая, глубокая и чёткая.
— Цветмет, — сказал Серый и задохнулся на мгновение от нахлынувших чувств, где было все сразу — и радость, и страх, и ощущение праздника, того самого КАМАЗа с пряниками, который наконец-то перевернулся на их улице.
«Люк» оказался не чугунным и не железным. Он был медным. Ну или латунным. А скорее всего — судя по красноватому оттенку — бронзовым. Это были деньги, причём, учитывая размеры «люка» — деньги приличные. Серый выпрямился так резко, что у него на мгновение потемнело в глазах, схватил лопату и, воровато оглядевшись, — дождь, Ёрики, будка Афганца, ни души — принялся копать.
* * *
День перевалил за половину. Дождь утих и небо над головой Серого стало похоже на грязный снег, такой бывает в марте — напитанный влагой, тяжёлый, вязкий как выброшенная под дождь старая перина.
Поднялся ветер, тоже омерзительный — сырой и промозглый, но воздушные массы над Средневолжском сразу пришли в движение, сделалось как-то яснее, стало легче дышать и думать. Промокшая насквозь куртка Серого начала подсыхать, а мысли приобрели упорядоченное движение и пошли по фарватеру как баржи на Волге.
Серый очень нуждался в этом порядке — в голове его последние час-полтора царил жуткий сумбур. А все из-за «люка».
Он на самом деле оказался не люком и не крышкой. Когда Серый основательно поработал подборкой и просто руками, а потом выбрался из могилы и посмотрел сверху на дело рук своих, он увидел… ну, в общем-то — ухо.
Здоровенное бронзовое ухо, с мочкой, со всеми этими козелками и противокозелками, завитком и его ножкой, противозавитком и прочими изгибами и вывертами.
