А это невозможно…
* * *
Индус, самый здоровый из землекопов, выкидывал мокрую глину из могилы; Малой и Серый, отработав своё, сидели на сложенных крест-накрест лопатах и курили одну сигарету на двоих. Серый прятал сигарету в кулак, выпуская дым. Челло маячил в стороне, глядя в небо. Он называл это «пятиминуткой медитации».
— Все, хорош, давай! — Малой протянул руку за сигаретой.
— Ещё две затяжки, — не поворачиваясь, уверенно сказал Серый.
Он затянулся, выпустил длинную струю желтоватого дыма, тут же пронзённую сотней мелких дождевых капель, и закашлялся. Малой покосился на бетонный обелиск с грубо выбитыми словами: «Амур, овчарка. Спи, верный друг», поёжился.
— А у зверей привидения бывают?
Серый сплюнул, пожал плечами.
— Ну… наверное.
— Как повылазят из могил в полнолуние да как зачнут кровь пить — у-у-у… — загудел над ухом Малого Челло.
Пятиминутка закончилась, и ему требовалось общение. Малой улыбнулся во все свои тридцать один, кивнул на Серого.
— У кого? У бати его?
Серый снова сплюнул.
— Он мне не батя. И крови у него нету, там один спирт!
Малой засмеялся.
— «Кентервильский призрак до смерти боялся привидений», — процитировал одному ему известный источник Челло.
Индус воткнул лопату в дно могилы, сердито посмотрел на них.
— Э, уроды, вы запарили косить. Всё, я своё отпахал. Малой, дай руку!
Малой нехотя поднялся, подошёл к краю могилы, протянул Индусу руку, но тот не успел за неё схватиться. На дороге у забора остановился заляпанный дорожной грязью джип, чёрный и блестящий. Медленно, с тихим гудением, опустились тонированные стекла на передней и задней дверцах.
Серый судорожно сглотнул. Он узнал машину, а внутри увидел Светку Поляну, рыжую Ирку с Дзержинского, почему-то завернувшуюся в жёлтое махровое полотенце, Лёньку в вязаной шапочке и… и Клюкву.
Его Надю.
За рулём небрежно развалился сын Флинта — Игорь, всему городу известный как Сын. Или Сынуля. Ровесник Серого.
Девки посмеивались, глотали джин-тоник из зелёных банок, Ирка курила коричневую сигаретку «Море», тонкую и длинную, все время смеялась и кашляла. Дым она выпускала тонкой струйкой, похожей на мохеровую нитку.
— Привет, пацаны! — улыбаясь, сказал Поляна.
Малой вскочил, словно щенок, которого позвали гулять.
— Привет, девчонки! Айдате с нами тусоваться.
Поляна захихикала.
— А у вас грязь лечебная? Мне кожу отбелить надо.
Малой уверенно кивнул.
— На самом деле лечебная. Иди сюда, я тебя отбелю. Всю!
Поляна отрицательно помотала гривастой головой.
— У меня туфли новые, не пройду.
Она на мгновение исчезла из окна джипа, и тут же оттуда появилась голая нога в красной туфле. Ирка за спиной Поляны фыркнула, едва не выронив сигарету, захохотала.
Серый смотрел на Клюкву, маячившую в соседнем окне. Она улыбнулась, что-то сказала Сынуле, тот снисходительно усмехнулся.
Поляна продолжала веселиться.
— Видал? Давай, я пойду к тебе… если куртку постелешь.
Малой тут же стушевался.
— Не, у меня куртка на самом деле новая…
Сынуля решил, что пора завязывать с этим «аншлагом». Он перегнулся через Клюкву и крикнул:
— Э, ёрики! Чтоб яма как у людей была, на два с половиной метра! Стёпа у нас мальчик крупный был, сто сэмэ в холке. Поняли-нет? Батёк сказал: «Лично проверю».
Серый тихо пробормотал:
— Да пошли вы оба… проверяльщики.
Он поднялся, рукавом стер с лица дождевую воду, сделал несколько шагов по жирной, скользкой глине к забору и сказал, стараясь не смотреть в красное, лоснящееся лицо Сынули, торчащее сбоку от Клюквы.
— Надя. Можно тебя на два слова?
Клюква мельком, как-то очень быстро, мазнула взглядом по лицу Серого, нарочито громко засмеялась.
— Не, сыро. Так говори. У меня от подруг секретов нет.
Серый почувствовал, как каменеет лицо, сжал кулаки.
— На ярмарку в воскресенье пойдёшь?
— Не-а, — все также глядя в сторону, покачала головой Клюква.
У неё был яркий макияж, длинные серьги-подвески в ушах, и они плясали, словно живые, в такт движениям головы.
— А чё? — проклиная себя за косноязычие и непонятную злость, которая только мешала, спросил Серый.
— Не чё, а что. Я днём не могу, занята.
— Чем? — Серый задал этот вопрос машинально и тут же проклял себя за него. Не надо было. Не надо…
Клюква перестала смеяться, в упор посмотрела на Серого, прямо ему в глаза.
— В гостях буду. Видик смотреть. Новые кассеты привезли из Москвы. «Эммануэль». «Греческая смоковница». Тинто Брасс. Хочешь, дам?
Девки засмеялись. Серый не знал, кто такой Тинто Брасс и стушевался, отвёл взгляд. Сынуля бесцеремонно перегнулся через Клюкву, прижав её к сиденью, и рявкнул:
— Заценишь. Заодно подрочишь перед сном.
Девки в джипе зашлись от хохота. Сынуля с довольным видом уселся на своё место, выжал педаль, и машина, разбрызгивая грязь, уехала вниз, в сторону трассы.
Дождь перестал моросить. Теперь он падал отвесно, холодный, мелкий, но частый, и ощущался кожей как тактильные стробоскопические вспышки.
Малой проводил джип долгим взглядом.
— Чёткая тачка, — сказал он и посмотрел в сторону могилы. — А Стёпа зверь был. Сынуля его гулять пускал на коробке. Он тогда у Боряна с Карла Маркса полжопы откусил. Собака Баскервилей такая, блин. Жалко, помер. Говорят, чумка.
— Ага, от Боряна заразился. Руку-то дай, Баскервиль! — напомнил о себе Индус. — Все уже, склеил Стёпа ласты, капец ему. Давай, вытягивай!
Малой протянул руку Индусу, но тут в его мокрой лохматой голове возникла новая мысль и он повернулся к Серому.
— Серый, а ты курить-то мне оставил?
Серый не ответил, глядя в хмарную даль за линией ЛЭП. Сигарету он давно докурил до фильтра, выкинул и забыл о ней.
Малой от досады дёрнул руку, Индус, почувствовав, что его ладонь выскальзывает, перехватился повыше. Малой, потеряв устойчивость, тонко, по-заячьи, вскрикнул и полетел на Индуса.
Оба свалились в могилу, в раскисшую глину, и завозились там, глухо матерясь и вскрикивая.
Индус первым встал на ноги. Одним движением, теперь уже не боясь испачкаться, он выбросил своё сильное тело наверх, повернулся и с силой пнул поднявшегося на ноги Малого в лицо.
