Черт бы побрал этих мужчин с их войнами! – сердито подумала Уилла. Она больше не могла выносить этот спектакль. Встав, она подошла к Халафу.
– Сиди, у меня есть лекарства, – начала она. – Хорошие, сильные лекарства. Прошу вас, позвольте мне пройти к вашему сыну.
Халаф посмотрел на нее, его глаза были полны жгучей душевной муки, но он покачал головой:
– Такова воля Аллаха.
Уилла ожидала услышать этот ответ. Другого он не знал. Она понимала трудности жизни шейха и других бедуинов. Смерть всегда шла за ними по пятам. Они умирали от болезней, от ран, полученных в сражениях. Их женщины умирали при родах. Сколько раз она видела бедуинских мужчин, идущих в пустыню, несущих запеленатые тела своих жен и детей. Но это не означало, что она смирилась с ответом Халафа.
– Великий шейх, – начала она, смиренно опустив голову, – разве не воля Аллаха привела меня нынешним вечером в ваш шатер? Не он ли в своей величайшей заботе нарисовал каждую крапинку на каждом пере этого великолепного ястреба? Не он ли следит за стаями воробьев? Мог ли Аллах не знать, что я сейчас нахожусь рядом с вами? Могло ли такое случиться против его воли?
В шатре воцарилась мертвая тишина. Женщина посмела оспорить слова шейха. Мало того, это слышали все, кто был в шатре. Возможно, она разрушила все шансы Лоуренса заручиться поддержкой Халафа аль-Мора. Медленно подняв голову, она взглянула на Халафа, увидев перед собой не могущественного шейха, а убитого горем отца.
Халаф кивнул.
– Иншаллах, – тихо произнес. – Если так угодно Аллаху.
Поблизости сидел Фахед. Уилла поспешила к нему:
– Прошу вас, отведите меня к ребенку.
Увидев мальчика, Уилла едва не вскрикнула. Его организм был настолько обезвожен, что сам он выглядел маленьким старичком. Его сжигал жар, он бредил. Жуткие судороги сжимали ему живот, заставляя корчиться от боли. Уилла осторожно дотронулась до его груди. Мальчишечье сердце лихорадочно билось. Холера. Уилла не сомневалась, что сын шейха подцепил холеру. В Индии и на Тибете Уилла достаточно насмотрелась на больных холерой и умела распознавать симптомы.
– Помоги ему, прошу тебя. Пожалуйста. Аллах в своей милости привел тебя сюда, чтобы ты помогла моему мальчику. Я знаю, это забота Аллаха. Умоляю, помоги моему ребенку, – сказала мать больного, которую звали Фатимой.
Она так отчаянно рыдала, что Уилла едва понимала ее слова.
– Я сделаю все, что в моих силах, – пообещала Уилла. – Мне нужен чай. Мятный. Охлажденный. Можешь принести его прямо сейчас?
Организм больного требовал жидкости, и немедленно. Мать поила его водой, но Уилла решила больше не давать ему воды. Холера – болезнь, зарождающаяся в воде. Мальчик мог заразиться через воду из загрязненного колодца. Если не здесь, то на предыдущей стоянке. Точно определить это было невозможно. Бедуины кочевали по пустыне, нигде не задерживаясь больше двух недель. А вот чай не повредит, поскольку кипяченая вода убивает бациллы холеры. Уилла решила, что даст больному подслащенный чай и добавит туда несколько капель настойки аконита, которую всегда носила с собой. О свойствах аконита она узнала на Востоке. Это снадобье использовалось против холеры, помогало сбивать температуру и замедлять учащенное сердцебиение.
Принесли чай. Уилла добавила сахара, капнула настойки аконита и стала поить мальчика. Он отчаянно сопротивлялся, расплескивая чай, однако Уилла решила, что все-таки заставит ребенка проглотить полпинты. Через несколько минут мальчишеский желудок исторг выпитое. Уилла попросила еще чая и сумела влить ему в горло несколько унций. И снова по худенькому тельцу пошли судороги, и снова желудок вытолкнул целебную жидкость.
Уилла изменила тактику. Оставшийся чай она пустила на обтирания. Он испарялся с поверхности кожи и благодаря охлаждающим свойствам мяты оттягивал часть жара. Однако мальчик продолжал бредить и стонать от боли. Закончив обтирания, Уилла снова попросила мятного чая и еще раз попыталась напоить страдающего ребенка, влив в него несколько унций. Сделав это, Уилла стала ждать. Прошло две минуты. Четыре. Десять. Спазмы не появлялись. Поноса тоже не было. Может, организм сумел усвоить аконит, поступивший внутрь с самой первой чашкой? Уилла искренне на это надеялась. Единственным шансом спасения было не давать организму выталкивать каждую каплю влитой жидкости. У мальчика под кожей просвечивали ребра. Дыхание оставалось натужным. Уилла коснулась его шеи под ухом. Пульс был прерывистым. Мальчик и в самом деле находился на пороге смерти. Чтобы вытащить его оттуда, придется отчаянно побороться.
– Можно кофе? Целый кофейник? – попросила Уилла, удивив Фатиму.
Та выпучила глаза:
– Кофе? Но это же очень крепкий напиток. Думаешь, кофе ему поможет?
– Не ему. Мне, – ответила Уилла. – Меня ждет долгая ночь.
Время шло, час за часом. Прошла ночь. Наступил новый день. Уилла отказывалась спать. Снова и снова она приподнимала голову сына Фатимы, подносила к губам стакан чая и уговаривала выпить. Снова и снова она обтирала мятным чаем его худенькое тело. И непостижимым образом Дауд – так звали мальчика – держался. Глаз он не открывал. Жар у него не спадал. Но понос прекратился. Дауд сопротивлялся болезни. Уилла дала ему еще одну дозу аконита. Потом дозу хинина. Она пила кофе, ела лепешки и жареную козлятину и продолжала ждать.
Неся вахту у постели Дауда, они с Фатимой коротали время в разговорах. Говорили о шейхе. О пустыне. О верблюдах и козах. О Лоуренсе. О несчастье, случившемся с Уиллой. О свадьбе Фатимы. О жизни каждой из них.
– В тебе есть печаль, – сказала Фатима, когда первая ночь сменилась рассветом. – Я это вижу в твоих глазах.
– Ты ошибаешься. Я просто устала, – возразила Уилла.
– Почему у тебя нет мужа, нет детей?
Уилла не отвечала, но Фатима продолжала допытываться.
– Был у меня любимый мужчина. Я любила его и до сих пор люблю. Но он живет с другой женщиной, – наконец сдалась Уилла.
Фатима удивленно покачала головой:
– А почему он не женится на вас обеих? На той женщине и на тебе? Конечно, первой жене досталось бы больше драгоценностей. И шатер побогаче. Таково ее право. А ты была бы его второй женой. Тоже неплохо.
Уилла изможденно улыбнулась:
– Боюсь, на моей родине такое невозможно. В Лондоне мужчинам не позволяется иметь больше одной жены. Да и шатры там ставить негде.
– Не понимаю я этих англичан, – призналась Фатима.
– Я тоже.
День сменился вечером. Дауд по-прежнему не открывал глаз.
– Скажи, Фатима, а ты и другие женщины вашего племени когда-нибудь задумывались о своей жизни? Тебе не хотелось что-то изменить? Жить по-другому?
Фатима ответила не сразу. Казалось, она вообще впервые задумалась, что могла бы жить по-другому.
– Нет. Зачем мне думать? Такую жизнь определил мне Аллах. Это моя судьба. А ты о своей задумывалась?
