– Джозеф Бристоу! Ты не слышал, что я тебя зову? И про день рождения своей матери тоже забыл? Сейчас должны подать торт и…
Джо повернулся к ней, и поток слов у Фионы сразу иссяк. Таким потрясенным Фиона давно его не видела. В руке Джо держал листок бумаги. Похожий на телеграмму.
– Джо, что это? Что случилось? – спросила она.
– Фи, скоро все изменится. И всему наступит конец, – тихо сказал он.
– Какой конец, дорогой? Что изменится?
– Всё. Наша жизнь. Жизнь других людей. Жизнь Англии, Европы, мира. Уже началось. Три дня назад Германия объявила войну России и Франции.
– Знаю, – ответила Фиона. – Весь мир знает. Об этом писали все газеты. Но Англия не вовлечена в конфликт. У нас по-прежнему остается надежда. Война затрагивает лишь континент. Это европейская война, и пока еще есть шанс не дать ей распространиться.
Джо покачал головой:
– Сегодня утром Германия вторглась в Бельгию. В нейтральную страну. Все наши дипломатические усилия не дали результатов. – Джо протянул жене бумагу. – Прислали с Даунинг-стрит. Курьер привез около часа назад.
– Зачем Асквит гонял курьера? Позвонить не мог, что ли? – удивилась Фиона.
– О таком не говорят по телефону.
Фиона взяла послание.
«Строго конфиденциально», – гласила первая строчка.
«3 августа 1914 года», – сообщала вторая.
Прочитав третью, Фиона поняла, что муж прав. Жизнь каждого из них уже не будет прежней.
«Сегодня, в 7 часов вечера, Великобритания объявила Германии войну».
Часть вторая
Февраль 1918 года. Хиджаз, Аравия
Глава 48
Уилла Олден, размахивая тонким красным цилиндром, громко и запальчиво спорила с мужчиной, стоявшим на коленях у железнодорожной шпалы:
– Том, ты не хуже меня знаешь, какую пользу способны принести эти снимки нашему делу. Они всколыхнут интерес, обеспечат поддержку и поступление денег. Тебе нужно то, другое и третье. Особенно сейчас, с этим давлением на Дамаск.
– И слышать не хочу. Это крайне опасно. Ты вместе с нами останешься за барханами.
– Я не могу снимать, высовываясь из-за этого чертового бархана!
– Зато этот чертов бархан убережет тебя от пули, – сухо заметил Лоуренс. – И пожалуйста, перестань размахивать динамитом. Давай его сюда.
Вздохнув, Уилла отдала ему красный цилиндр:
– Полагаю, следом тебе понадобятся запалы?
– Без них подорвать поезд весьма трудно, – ответил Лоуренс, осторожно укладывая цилиндр рядом с несколькими другими, помещенными в ямку, которую он вырыл под шпалой.
Уилла нагнулась к деревянному ящику, осторожно вынула два желатиновых запала и подала Тому. Одно неверное движение – и они оба взлетят на воздух. Казалось бы, при этой мысли ее должен охватывать страх, но она давно уже убедилась: смерти боятся лишь те, кому есть что терять.
Лоуренс подсоединил запалы к проводам, которые тянулись по песку от рельсов к ближайшему бархану, потом осторожно поместил запалы рядом с динамитом. Уилла помогала ему, подавая кусачки, отвертки и прочие инструменты. По загорелому лицу Тома струился пот, вызванный нещадно палящим аравийским солнцем. Его синие глаза, которые белый головной платок делал еще сине́е, были сосредоточены на работе.
Лоуренс и его люди готовили диверсию. Действуя к северу от Аль-Улы, они закладывали взрывчатку под рельсы Хиджазской железной дороги, соединявшей Дамаск с Мединой. Дорогу строили турки для укрепления своей власти над арабскими территориями. Задачей нынешней миссии Лоуренса был подрыв поезда, который, как стало известно, повезет турецких солдат, оружие и золото. Удар по Турции одновременно являлся ударом и по союзникам турок – Германии и Австро-Венгрии. Центральным державам, как их еще называли. Готовящейся диверсии предстояло стать еще одним эпизодом в борьбе Аравии за независимость от турецких хозяев.
Задачей Уиллы было документальное освещение диверсии. Она не впервые участвовала в подобных операциях. Снимки и сопроводительные записки доставлялись курьером в Каир. Там генерал Алленби, непосредственный начальник Лоуренса, просматривал их и отправлял на Даунинг-стрит, а британское правительство в свою очередь передавало часть материалов газетам.
В этот раз Уилла не хотела прятаться за барханами во время операции, фотографируя лишь «до» и «после». В ее руках наконец-то оказалась портативная кинокамера «Белл энд Хауэлл», о которой она больше года просила Алленби. Ей хотелось заснять всю диверсию.
Ей хотелось запечатлевать победы, о чем она не раз говорила Лоуренсу, ибо победы обеспечивали поддержку. Однако была и другая, не менее важная причина, почему она горела желанием заснять подрыв турецкого поезда. Уилла страстно мечтала показать Западу суровую и прекрасную Аравию, создав кинохронику борьбы аравийцев за независимость.
Значительные части Аравии до сих пор находились под контролем Османской империи, однако Британия намеревалась изменить сложившееся положение вещей. Помогая местным племенам восставать и свергать турецкое правление, англичане видели в этом преимущества и для себя. Если турецким войскам придется вести постоянную борьбу с аравийскими партизанами, Турции станет не до нападений на Суэцкий канал и попыток отбить его у Англии, как это было в предыдущие годы. Более того, с уходом турок из Аравии англичане, поддерживая союзнические отношения с местными арабами, расширят свое влияние на Ближнем Востоке и получат новые преимущества.
Для достижения этой цели Англия поддерживала и укрепляла связи с шарифом Мекки Хусейном и его сыном Фейсалом. Фейсалу предстояло возглавить восстание против турок. Финансовую сторону восстания англичане брали на себя. Окончив университет, Лоуренс несколько лет путешествовал по Аравии: занимался раскопками, изучал местные племена, их обычаи и язык. Впоследствии он стал советником Фейсала. С помощью Лоуренса, применяя тактику партизанской войны, бойцы пустыни – их называли арабскими иррегулярными войсками – сумели захватить несколько городов с турецкими гарнизонами. Им также удалось помешать передвижению турецких войск, подрывая участки Хиджазской железной дороги. Партизаны старались взрывать рельсы вместе с проходящими турецкими поездами, вынуждая турок постоянно охранять дорогу.
Проведя в пустыне три года, Уилла полюбила эти дикие, ни на что не похожие места и таких же диких, ни на кого не похожих жителей. Она полюбила гордых, свирепых бедуинских мужчин, женщин в голубых одеждах, их платки и украшения. Полюбила юрких застенчивых ребятишек. И еще она полюбила Тома Лоуренса.
Его она любила не так, как Шеймуса Финнегана. Шейми всегда владел и будет владеть ее сердцем и душой. Уилла продолжала его любить, хотя знала, что они никогда не будут вместе. Это вызывало у нее неутихающую боль, равно как и раскаяние за то, что покусилась на мужчину, принадлежащего другой. За время долгого пути в Каир она не раз запиралась у себя в каюте, держа в одной руке таблетки, а в другой – стакан воды, готовая свести счеты с жизнью. Но она не поддалась приступам отчаяния. Самоубийство было трусливым исходом. Она заслужила и боль, и страдания.
