Сьюзен пригласили участвовать в «Корабле Любви». Он сыграла проходную роль в фильме о Джеймсе Бонде. Ее фотография появилась на обложке журнала «Seventeen». Ей удалили зуб мудрости, и она открыла для себя страну болеутоляющих средств. Она немного подлатала забор, отделявший ее от Мэрилин. Дрима тоже переехала в Лос-Анджелес и стала жить в квартире Сьюзен. Сексуальный пыл в отношениях с Ларри значительно поугас, и, как и предсказывал Ларри, Сьюзен повзрослела.
Глава двадцать пятая
Джон сидел рядом со своей спасительницей Бет в офисе охраны, примыкавшем к ангару для частных самолетов во флэгстаффском аэропорте. За затянутыми проволокой окнами, в теплом сером воздухе водонапорные башни и авиационные вышки мигали рубиновыми и бриллиантовыми огнями. На Джоне была одежда, которую Бет подобрала из старья, принадлежавшего ее мужу. Светлая рубашка была свежевыглажена, а кожа Джона была такого коричневого цвета, как будто пеклась изнутри, как у курицы, только что вынутой из духовки. Волосы он подрезал охотничьим ножом несколько недель назад в Лас-Крусесе в штате Нью-Мексико, в туалете бензозаправки. Взгляд его широко открытых глаз был ясным, как у ребенка.
– Мне неловко за Дженни, за то, что она вас снимала. Она неуправляема. Никогда не знала, что с ней делать, – сказала Бет.
– Ерунда, – ответил Джон.
Бет взяла две чашки жиденького кофе из рычащего автомата.
– Вот, – сказала она. – Берите.
– О нет, спасибо.
– Давайте, давайте.
Джон взял кофе так же неуверенно, как в первый раз взял на руки Маккензи – дочку Айвана и Ниллы. За окном проехал бензовоз в октановом мареве.
– Значит, у ваших друзей и правда есть собственный самолет? – спросила Бет.
Джон кивнул.
– Дженни никогда бы такого не сделала, если бы узнала про самолет.
– Да бросьте вы. Правда. Пустяки.
Дочка Бет, Дженни, продала пленку, на которой было заснято, как голый Джон выкарабкивается из канавы, а также события следующего часа, местному филиалу телесети штата. На следующий день это будет главной новостью в скандальном шоу, транслирующемся на всю страну.
– Больше всего меня бесит, – сказала Бет, – что она хочет заплатить за автомобиль своего дружка, даже не за свой. Черт возьми, уж это-то могла бы и не делать. У Ройса уже есть хорошая работа.
– Молодежь…
– Да, верно.
Пронзительный гудящий звук раздался в ночной темноте, и Джон, который все это время сидел уставившись в пол, опознал его так же быстро, как собака узнает тарахтенье цилиндров в машине своего хозяина. Это был Айван на своем Джи-3. Джон слышал, как самолет приземляется и выруливает. Потом он услышал, как открываются тяжелые металлические двери служебного входа, шаги сбегающих по трапу людей и голоса. Это были Айван, Нилла, Дорис и Мелоди.
– Джон?
Джон встал и попытался поднять голову, набрякшие веки были слишком тяжелыми. «Джонни?» Присев на корточки, Айван заглянул Джону в лицо.
«Мы прилетели, Джонни». Но Джон не мог ни говорить, ни поднять глаз. Дешевый пластмассовый стаканчик с кофе выпал из его руки и покатился по полу. Нилла, Дорис и Мелоди поцеловали его в щеку, и Джон почувствовал запах их духов, такой нежный и добропорядочный, что он чуть не поперхнулся.
Айван посмотрел на Бет, которая держала бумажный мешок с выстиранной одеждой Джона.
– Вы и есть?..
– Да, я Бет.
Айван препоручил Джона Мелоди и Нилле.
– Спасибо вам за вашу…
– Не за что. Но ваш друг чувствует себя неважно.
Айван передал Бет конверт, из которого она достала пачку сотенных бумажек.
– Джереми из моего офиса взял ваш адрес и телефон?
– Да.
Теперь оставалось только выйти на площадку, сесть в самолет и лететь на запад. Бет попрощалась и обняла Джона, руки которого болтались, как у тряпичной куклы. Нилла и Мелоди, поддерживая Джона с обеих сторон, помогли ему взойти по трапу, Айван шел сзади, перекинув клетчатый пиджак через левую руку. Скоро они были уже высоко в теплом ночном небе, но Джон все еще не мог взглянуть в глаза своим старым друзьям.
– Джонни, – спросила Мелоди, – ты меня хорошо слышишь?
Джон кивнул.
– Ты что, принял наркотики, Джон? – спросила Дорис.
Джон отрицательно покачал головой.
– Хочешь выпить? – спросила Мелоди. – Айван, где виски? Налей ему.
Она поднесла стеклянный стакан к губам Джона, но от вкуса виски его только судорожно передернуло. Было такое ощущение, будто десять здоровяков сдавливают ему грудь.
– Джон, – сказала Нилла, садясь перед ним на корточки, – дыши. Глубоко дыши.
– Что с ним? – спросил Айван.
– Джон, – продолжала Нилла, – пожалуйста, послушай меня. У тебя приступ паники. Ты паникуешь, потому что теперь ты в безопасности. Твой организм все это время выжидал, пока не окажется в безопасности, а теперь расслабился. Пойми, теперь тебе нечего бояться. Твои друзья с тобой. Дыши.
Желудок Джона сжался, как будто его пнули сапогом. Мелоди тоже опустилась на пол и поддерживала Джона сзади, чтобы он не упал.
– Джонни? Где ты был? Джонни?
Джон ничего не ответил. Он хотел, чтобы эти скалы, дороги, облака и ветер помогли ему очиститься. Он хотел, чтобы они помогли ему избавиться от одного только звука имени Джон Джонсон. Он надеялся, что однажды проснется под этими по-киношному яркими небесами совсем другим человеком, которому жизнь Джона Джонсона просто приснилась. Но никто из бывших в самолете не мог помочь ему ни словом, ни делом. Они сами были всего лишь несколькими огоньками высоко в ночном небе, а стоит им подняться на двадцать миль, как они окажутся в космосе. Полет был недолгим, и скоро они приземлились в аэропорту Санта-Моники и поехали в город.
Старый дом Джона со всей его обстановкой в стиле Джеймса Бонда был продан, деньги пошли на уплату налогов. Учитывая, что все гонорары Джона были в законном порядке заморожены, он оказался без гроша в кармане. Словно совершая путешествие во времени, Джон вернулся в свою старую спальню в доме для гостей. Дорис теперь была похожа на оживший манекен из этнографического музея – в многоцветье экзотических нарядов и позвякивающих бисерных бус. Первые несколько недель, проведенные дома, Джон старательно делал вид, что с ним все в порядке, – так же как поступает побежденная нация, воспринимая культуру завоевателя. Каждый день он надевал новый костюм и повязывал новый галстук из набора, купленного ему Мелоди. Обходился без наркотиков. Те, кто видел Джона на улице, могли принять его за жизнерадостного щеголя, но внутри он чувствовал себя застывшим и зараженным. Ему казалось, что он пачкает все, к чему прикасается, оставляет черные пятна, которые не вывести даже огнем. Казалось, что люди видят, что он фальшивка, какой он сам себя считал. Кожа его обгорела на солнце, волосы поседели, и солнечный свет теперь причинял боль его млечно-голубым глазам. Он предпочитал не смотреть на себя в зеркало, чтобы не видеть свой взгляд, который, казалось, мог принести одни лишь плохие новости.
