В ту ночь я пришел в комнату к отцу и сел напротив него.
— Ты знаешь, что ребенок умер? — спросил я.
Он повернул голову и уставился на меня. Я знал, что он не ответит на мой вопрос, потому что он не мог говорить. Но я подумал, что в его глазах может быть что-то, что даст мне понять, что он думает о событиях дня. Но все, что я видел в его глазах, — это страх и печаль.
— Это был крошечный мальчик, — сказал я. — Они назвали его Элайджа. Теперь его хоронят на заднем дворе.
Он продолжал смотреть на меня.
— Наверное, это даже к лучшему? Как ты думаешь?
Я искал прощения за свои грехи. Я счел его молчание за одобрение.
— В том смысле, что он все равно бы умер, не так ли? Без медицинской помощи? Или, что еще хуже, могла умереть мама. Так что возможно, оно даже к лучшему. — Я взглянул на свое отражение в темном стекле окна позади моего отца. Я выглядел таким юным и глупым. — Он был такой крошечный.
Мой голос осекся на последнем слове. Ребенок был очень маленький, этакая странная кукла. Когда я его увидел, у меня защемило сердце. Мой младший братик.
— В любом случае вот что у нас произошло. И теперь, наверное, мы все попытаемся снова вернуться к нормальной жизни.
Но в этом и заключалась проблема. Не было ничего нормального. Ненормальной была жизнь моего отца. Ненормальным было все наше существование. Ребенок умер, но у меня по-прежнему не было обуви. Ребенок умер, но мой отец по-прежнему весь день сидел в кресле, уставившись в стену. Ребенок умер, но не было ни школы, ни праздников, ни друзей, ни внешнего мира.
Ребенка уже не было, но Дэвид Томсен все еще был.
48
Сейчас девять часов. Люси и дети устроились на ночь в старой спальне ее родителей. Стены комнаты танцуют при свечах. Стелла уже спит, Фитц свернулся клубочком с ней рядом.
Люси открывает маленькую банку джина с тоником. Марко открывает банку фанты. Они чокаются банками и говорят Лондону: «Ваше здоровье!»
— Ну так как, — тихо говорит он. — Теперь ты расскажешь мне о ребенке?
— О господи, — вздыхает Люси и проводит руками по лицу. — Я не знаю. Это все так…
— Расскажи мне. Пожалуйста.
— Завтра, — говорит она, подавляя зевок. — Я расскажу вам завтра. Обещаю.
Через несколько минут Марко наконец засыпает. Не спит только Люси. Она сидит в пустом, мрачном доме, в который, как она когда-то поклялась, никогда не вернется. Она осторожно поднимает голову Марко с колен и встает. Подойдя к окну, она наблюдает за тем, как лучи заходящего солнца играют в окнах новых блестящих жилых домов на другой стороне реки. Когда она жила здесь, их там не было. Может, будь они там, думает она, кто-нибудь смог бы их увидеть, кто-нибудь заподозрил бы неладное, кто-то мог бы их спасти, избавить от их печальных, исковерканных судеб.
* * *
Люси засыпает лишь после трех часов ночи. Сначала ее мозг упрямо отказывается отключаться на несколько часов, как вдруг она погружается в сон. А затем, столь же внезапно, просыпается снова. Она садится прямо. Марко тоже. Часы на телефоне говорят ей, что они все спали до позднего утра. Над головой слышатся шаги.
Люси кладет руку на руку Марко и прижимает к губам кончик указательного пальца.
Снова тишина, и напряжение оставляет ее. Но затем она слышит его снова, отчетливый звук шагов, скрип половиц.
— Мама…
Она сжимает руку сына и осторожно встает. Затем на цыпочках идет через всю комнату к двери. Пес просыпается, поднимает голову, спрыгивает с кровати Стеллы и следует за ней. Его когти громко стучат по деревянным половицам. Люси берет его на руки. Она чувствует, что пес вот-вот зарычит, и гладит его, чтобы успокоить. Марко стоит позади нее, ей слышно его тяжелое, надрывное дыхание.
— Не подходи! — шипит она.
Фитц глухо рычит. Над головой раздается очередной скрип. Рычание Фитца прорывается наружу.
Скрип прекращается.
Но затем раздается звук шагов, уверенных и твердых. Кто-то спускается по деревянной лестнице, что ведет к мансардным спальням. Люси замирает на месте. Пес снова начинает рычать и пытается вырваться из ее рук. Она захлопывает дверь и наваливается на нее всем телом.
Стелла уже не спит и широко раскрытыми глазами смотрит на дверь.
— Что случилось, мама?
— Ничего, дорогая, — шепчет она через всю комнату. — Ничего. Просто Фитц глупый пес.
Дверь на втором этаже скрипит, затем со стуком захлопывается. По жилам Люси струится адреналин.
— Это тот самый ребенок? — тревожным шепотом спрашивает Марко, широко раскрыв от ужаса глаза.
— Я не знаю, — отвечает Люси. — Я не знаю, кто это.
Шаги раздаются все ближе и ближе, с другой стороны двери кто-то дышит. Пес притих, прижал уши и оскалился. Люси отходит от двери и приоткрывает ее на узкую щелочку. Фитц выпрыгивает из ее рук и протискивается в щель. На лестничной площадке рядом с их комнатой стоит мужчина. Фитц тявкает и норовит укусить его за лодыжки, но мужчина смотрит на него с легкой улыбкой и даже протягивает ему руку, чтобы пес ее понюхал. Фитц успокаивается, нюхает руку и даже позволяет погладить себя между ушей.
— Привет, Люси, — говорит мужчина. — Какой милый песик.
Часть третья
49
Прикрыв ноги знакомым фиолетовым покрывалом, Либби блаженно растянулась на кровати. Номер в отеле «Премьер Инн» — счастливое место для Либби, в ее глазах эта гостиничная сеть ассоциируется с девичниками, вылазками из шумного Лондона и свадьбами в отдаленных городках. Кровать в номере хорошо знакомая и удобная. Она могла бы лежать на ней весь день. Но в девять они с Миллером встречаются в вестибюле. Она смотрит на телефон. Восемь сорок восемь. Она заставляет себя встать с кровати и очень быстро принимает душ.
Они приехали из Лондона накануне вечером, проделав долгий путь, и за пять часов, которые они провели вместе, она многое узнала о Миллере. В двадцать два года он попал в автомобильную аварию, после чего провел год в инвалидной коляске и прошел курс реабилитации. В молодости он был очень худым и спортивным, но так и не вернул свое прежнее стройное телосложение. У него есть две старших сестры и веселый отец, а вырос он в Лимингтон Спа. Он изучал политологию в университете, где познакомился со своей бывшей женой, которую звали Матильда, или сокращенно Мати. Он даже показал Либби ее фотографию на своем телефоне. Очень хорошенькая, с темно-рыжими волосами, пухлыми губами и стильной хипстерской стрижкой, которая привела бы в ужас девяносто девять процентов других людей.
— Почему вы расстались? — спросила Либби. И тотчас добавила: — Впрочем, можете не отвечать на мой вопрос.
