Эта характеристика, похоже, удовлетворила Майкла. Его улыбка смягчается, и он снова становится прежним.
— Где же он сейчас, этот идиот?
— Он сделал ноги. Вернулся в Алжир. Разбил сердце своей матери. Его мать обвиняет во всем меня. — Люси пожимает плечами. — Но на самом деле было бы странно, поступи он иначе. Он только и делал, что разочаровывал всех. Он просто был из таких парней.
Майкл снова наклоняется к ней.
— Ты любила его?
Люси насмешливо фыркает.
— Боже, — говорит она, все еще думая о Майкле. — Нет.
Он кивает, как будто выражая ей одобрение.
— У тебя после него был кто-нибудь еще? За все эти годы?
Она качает головой. Это еще одна ложь, но ее легче произнести.
— Нет, — говорит она. — Никого. Никого. Я едва свожу концы с концами с двумя маленькими детьми. Знаешь, даже если бы я встретила кого-то, из этого ничего бы не вышло. Логистически.
Она пожимает плечами.
— Да. Я понимаю. Знаешь, Люси, — он серьезно смотрит на нее, — если бы ты попросила меня о помощи, я бы тебе помог. Все, что тебе нужно было сделать, это попросить.
Она печально качает головой.
— Да. Я знаю.
— Ты слишком гордая, — говорит он.
Это так далеко от правды, что почти смешно, но она кивает в знак согласия.
— Ты так хорошо меня знаешь, — говорит она, и он улыбается.
— Во многих отношениях мы были худшей, худшей на свете парой. Я хочу сказать, господи, помнишь те моменты, которые у нас были? Боже, мы вели себя как сумасшедшие! Но в других отношениях мы были офигенно крутыми, верно?
Люси заставляет себя улыбнуться и кивнуть в знак согласия, но не может заставить себя сказать «да».
— Наверно, мы плохо старались, — говорит он, уже наполнив свой бокал и подливая вина в бокал Люси, хотя она едва успела сделать из него пару глотков.
— Иногда в жизни все происходит само собой, — говорит она, просто чтобы что-то сказать.
— Это правда, Люси, — соглашается Майкл, как будто она только что изрекла нечто глубокомысленное, и, сделав большой глоток вина, спрашивает: — Расскажи мне все о моем мальчике. Он умный? Спортивный?
Он добрый? — мысленно задает она вопрос. Он хороший? Он заботится о своей младшей сестре? Он говорит мне правду? Он хорошо пахнет? Он умеет петь? Он умеет рисовать самые красивые портреты людей? Он заслуживает лучшего, чем эта дерьмовая жизнь, которую я могу ему дать?
— Он неглупый, — отвечает она. — Средне успевает в школе по математике и естественным наукам, отлично по иностранным языкам, изобразительному искусству и английскому. И нет, не спортивный. Совсем не спортивный.
Люси пристально смотрит на Майкла, ища в его взгляде тень разочарования. Но он, похоже, воспринял ее слова спокойно.
— Невозможно быть лучшим во всем, — говорит он. — И он симпатичный мальчик. Уже проявляет интерес к девушкам?
— Ему всего двенадцать, — резко отвечает Люси.
— Он уже взрослый, — говорит он. — Надеюсь, ты не думаешь, что он может вырасти геем?
Ей так и хочется выплеснуть в лицо Майклу вино и уйти. Вместо этого она говорит:
— Кто знает? Пока никаких признаков я не наблюдаю. Но, как я уже сказала, он пока не интересуется такими вещами. В любом случае, — меняет она тему, — пожалуй, мне стоит заняться панзанеллой. Пусть немного пропитается маслом, прежде чем мы ее съедим.
Люси встает. Майкл следует ее примеру.
— А я должен заняться барбекю, — говорит он.
Она было направляется в сторону кухни, но прежде чем успевает уйти, Майкл хватает ее за руки и поворачивает к себе лицом. Она видит, как его взгляд уже теряет фокус, а ведь сейчас всего лишь половина второго. Он кладет руки ей на бедра и прижимает их к себе. Затем убирает ее волосы за ухо, близко наклоняется к ней и шепчет:
— Я не должен был тебя отпускать.
Его губы ненадолго касаются ее губ, затем он шлепает ее по ягодицам и провожает взглядом, когда она уходит на кухню.
26
Вскоре после того, как моя мать сказала мне, что Дэвид заставляет нас отдавать все наши деньги на благотворительность и что он будет жить с нами всегда, я случайно увидел, как он целует Берди.
Тогда это показалось мне тошнотворным, причем по самым разным причинам.
Во-первых, как вы знаете, в моих глазах Берди была физически непривлекательной, даже отталкивающей. Мне было противно думать о том, что большой рот Дэвида прижимается к ее жестким, узким губам, что его руки лежат на ее костлявых бедрах, а ее мерзкий язык нащупывает его язык в темной пещере их ртов. Фу!
Во-вторых, я тогда придерживался довольно консервативных взглядов, и картина прелюбодеяния шокировала меня до глубины души.
И в-третьих: вообще-то, эта третья ужасная вещь поразила меня не сразу. Да и не могла, потому что последствия того, чему я стал невольным свидетелем, были не совсем очевидны. Но я определенно почувствовал, как при виде поцелуя Дэвида и Берди во мне шевельнулось нечто вроде страха, некое предчувствие того, что они могут разбудить друг в друге что-то, что лучше прятать от посторонних глаз.
* * *
Это случилось в субботу утром. Салли отсутствовала, делая фотографии на какой-то съемочной площадке. Джастин отправился на рынок, чтобы продать свои лекарственные снадобья.
Мои родители сидели в саду в халатах, читали газеты и пили из кружек чай. Я спал до половины девятого, что было для меня поздно. Я всегда вставал рано. Я редко просыпался позже девяти, даже будучи подростком. Я едва успел протереть сонные глаза, когда вышел из своей комнаты и увидел их, обнимающихся в дверях комнаты Дэвида. Она была в муслиновой ночной рубашке. Он — в черном хлопковом балахоне, перехваченном поясом. Ее нога была зажата между его коленями. Его пах прижимался к ее лобку. Его рука обнимала ее бледную, всю в родинках, шею. Ее рука лежала на его левой ягодице.
Я тотчас же отступил в свою спальню. Мое сердце бешено колотилось, желудок скрутило узлом. Я прижал обе руки к горлу, пытаясь подавить тошноту и ужас. Я грязно выругался себе под нос. Затем громко повторил ругательство. Выждав мгновение, я приоткрыл дверь. Их уже не было. Я не знал, что делать. Мне нужно было рассказать кому-то. Мне нужно было рассказать об этом Фину.
* * *
Фин откинул с лица светлые пряди волос. Вступив в пору полового созревания, он, как ни странно, становился еще красивее. Ему было всего четырнадцать, но ростом он вымахал уже под шесть футов. Насколько мне было известно, он никогда не страдал от прыщей. Если бы они были, я бы их сразу заметил, так как разглядывание лица Фина стало практически моим хобби.
