— Привет, Фитц, — говорит он, почесывая пса под подбородком. — Какой славный песик! — Затем отступает назад и оценивающим взглядом окидывает Люси и ее маленькую семью.
Точно так же он оценивал Люси, когда думал, какое выбрать для нее наказание. То же острое лезвие минут, которые могли закончиться смехом и объятием или же сломанным пальцем или до красноты перекрученной кожей.
— Ну-ну, — говорит он, — вы только посмотрите на себя. Вы все просто прелесть. Принести вам что-нибудь? Может, сока? — Он смотрит на Люси. — Им можно пить сок?
Она кивает, и Майкл смотрит на горничную. Та стоит в тени террасы в задней части дома.
— Джой! Немного сока для детей! Спасибо! А ты, Люси, что будешь? Вино? Пиво?
Люси не пила уже несколько недель. Она бы отдала все на свете за глоток пива. Но лучше не стоит. В течение ближайшего получаса она должна сохранять ясность мыслей. Она отрицательно качает головой.
— Нет, спасибо. Меня вполне устроит сок.
— Три сока, Джой. Спасибо. А для меня еще одно пиво. Да, и немного картофельных чипсов. Тех, как их там называют, рифленых. Ну, вы поняли.
Он снова переводит взгляд на Люси — нарочито удивленный и по-мальчишески озорной.
— Садитесь, садитесь.
Он переставляет стулья, и они садятся.
— Итак, — говорит он, — Люси Лу, как, черт возьми, ты поживаешь?
Она пожимает плечами и улыбается.
— Сам знаешь. Потихоньку. Старею. Становлюсь мудрее.
— И ты все это время была здесь?
— Да.
— Так и не вернулась в Англию?
— Нет.
— И твоя дочь… кто ее отец? Ты замужем?
— Нет, — снова говорит она. — Мы жили вместе пару лет. А потом, около трех лет назад, он вернулся в Алжир, чтобы «навестить семью», и с тех пор мы о нем ничего не знаем. Ни слуху ни духу.
Майкл морщится, как будто в его глазах исчезновение отца Стеллы сродни физическому насилию по отношению к Люси. Как говорится, чья бы корова…
— Понятно, — говорит он. — Как все сложно. Значит, ты мать-одиночка?
— Именно. Она самая.
Джой возвращается, неся на подносе кувшин охлажденного апельсинового сока, три стакана на круглых картонных подставках, чипсы в маленьких серебряных мисочках, крошечные бумажные салфетки и пластмассовые соломинки. Майкл наливает сок, вручает каждому из них по стакану и предлагает рифленые чипсы. Дети жадно набрасываются на них.
— Помедленнее, — шипит на них Люси.
— Все в порядке, — говорит Майкл. — У меня их большой запас. Так где ты живешь?
— То здесь, то там.
— А ты все еще?.. — Он жестами изображает игру на скрипке.
Она криво улыбается.
— Да… играю. То есть играла. Пока какой-то пьяный придурок-англичанин на одном мальчишнике не решил выхватить ее у меня, а потом заставил в течение получаса бегать за ним и его дружками, чтобы вернуть инструмент… после чего разбил скрипку о стену. Сейчас она в ремонте. Или, возможно, ее уже отремонтировали. Но… — Во рту у нее пересыхает от страха. — У меня нет денег, чтобы заплатить за работу и забрать ее.
Он смотрит на нее, как бы говоря «бедная ты моя». Этим взглядом он удостаивал ее всякий раз после того, как делал ей больно.
— Сколько? — спрашивает он и уже ерзает на стуле, чтобы достать из заднего кармана бумажник.
— Сто десять евро, — говорит Люси, и ее голос слегка дрожит.
Она наблюдает, как Майкл отсчитывает банкноты. Он складывает их пополам и передает ей.
— Возьми, — говорит он. — Тут чуть больше. Может, останется на стрижку для моего мальчика. — Он снова взъерошивает волосы Марко. — А может, и на твою тоже. — Он смотрит на ее волосы, и на его лице появляется пугающее выражение мрачного разочарования. Ты опустилась, ты не следишь за собой. Ты не прикладываешь усилий. Как я могу любить тебя. Ты. Не. Делаешь. Никаких. Гребаных. Усилий.
Она берет из его руки сложенные банкноты и тотчас ощущает едва заметный рывок: он сжимает деньги крепче, как будто не хочет выпускать, как бы намекая, что она в его власти. Затем улыбается и ослабляет хватку. Люси прячет деньги в кошелек.
— Спасибо тебе. Ты меня выручил. Я верну тебе деньги через пару недель. Обещаю.
— Нет, — говорит он, откидываясь на спинку стула, слегка раздвигая ноги и мрачно улыбаясь. — Не надо их мне возвращать. Но…
По позвоночнику Люси пробегает холодок.
— Обещай мне одну вещь.
Ее улыбка как будто замерзает.
— Я хотел бы видеть вас. В смысле, чаще. Тебя и Марко. И тебя тоже, конечно. — Он хмуро смотрит на Стеллу и подмигивает ей. — Я здесь все лето. До середины сентября. Между работами. Ты знаешь.
— А твоя жена?..
— Рейчел пришлось вернуться. У нее важные дела в Англии. — Он говорит это пренебрежительным тоном. Люси не в курсе, кто его жена. Она вполне может быть хирургом или политиком, в ее руках могут быть жизни сотен, а то и тысяч людей. Но что касается Майкла, все, что отвлекает внимание женщины от его персоны даже на мгновение, — не более чем жалкая шутка. Включая детей.
— Понятно, — говорит она, — как жаль.
— Я бы не сказал, — говорит он. — Мне нужно было немного пространства. Потому что угадай, чем я сейчас занимаюсь…
Люси бодро качает головой и улыбается.
— Я пишу книгу. Или, точнее, мемуары. Или, возможно, и то, и другое. Полуавтобиографическая вещь. Я сам пока толком не решил.
Боже, как же он самодоволен, думает Люси, словно ждет, чтобы я сказала: «Ух, ты, Майкл, это надо же! Какой ты умный!» Вместо этого она готова рассмеяться ему в лицо: «Ха, ты пишешь книгу? Ты это серьезно?»
— Здорово, — наконец произносит она. — Представляю, как это интересно.
— Это точно. Хотя пока что идет туго, чему не стоит удивляться. Так что было бы просто классно почаще видеться с вами. Потусоваться немного. Мы могли бы поплавать вместе в бассейне.
Люси вслед за ним поворачивает голову к бассейну. У нее тотчас перехватывает дыхание, легкие судорожно расширяются и сжимаются снова, сердце бешено колотится: она отлично помнит, как ее голова уходит под эту идеально голубую воду, а его руки давят ей на макушку. Как он толкает ее вниз, как не дает вынырнуть на поверхность, и так до тех пор, пока ее легкие едва не лопаются. Затем он внезапно отпускает ее, и она выныривает, задыхаясь и хрипя. Он же неторопливо выбрался из бассейна, взял с шезлонга полотенце, обмотался им и, не оглядываясь, вернулся обратно в дом.
— Я мог бы убить тебя, — сказал он позже. — Если бы захотел. Надеюсь, тебе это понятно? Я мог бы убить тебя.
— Тогда почему ты меня не убил? — спросила она.
