Шарлотта потратила час, чтобы написать эту эсэмэску на своем телефоне с «Квантом милосердия».
Она нажимает «Отправить».
Телефон в руке тухнет и выключается.
Что?
Что за херня?
Шарлотта включает телефон снова.
Эсэмэска исчезла.
Она не сохранилась.
Шарлотта проверяет в папке «Отправленные».
Там ее тоже нет.
Шарлотта хохочет.
Не имеем того, что имеем!
Она начинает по новой.
«Только что попыталась отправить тебе очень длинную эсэмэску, но джеймсбондовский телефон ее конфисковал. Вот взамен покороче. Электронка гринлоу у меня *где-то* есть. Давай еще свяжемся с эшли, которая написала про почтовый ящик, и попросим у нее разрешения воспользоваться ее книгой. Мы могли бы заняться печатью. «Арт не в моде». Ха-ха. В смысле, не только электронные, но и настоящие книги. Так мы можем сообщать о том, что язык сделал и продолжает делать с нами, что он проделал перед текущим моментом и что он проделывает во время того, что происходит со всеми нами сейчас. *Как хорошо поговорить. Меня тут поколбасило пару дней, но сейчас я снова в строю*. Спасибо за голубя с неудобной веточкой и потребность свести все воедино. Пришлю тебе свои мысли об этом завтра и, возможно, еще о мальчике, приславшем скрипку. Приятная история. Плюс хотелось бы написать пару вещей о режиссере маццетти и выложить в сеть, что думаешь? А еще мы должны начать лоббирование. Айрис говорит, знакомый немецкий художник рассказал ей, что заглянул на свой банковский счет и обнаружил там 9000 евро. 9000! Откуда они поступили? От немецкого правительства всем художникам и работникам искусств этой страны безвозмездно. Думаю про вещь на арте на природе и об этом тоже».
Вот.
Она нажимает «Отправить».
Эсэмэска уходит.
Кажется, благополучно ушла.
Она в папке «Отправленные».
Шарлотта берет со спинки стула футболку и прижимает к носу. Та пахнет Артом, древесными опилками, уксусом.
Шарлотта улыбается.
С наилучшими пожеланиями от вашей сестры.
Представь, открываешь посылку, а внутри – скрипичный футляр, только очень маленький. Словно ребенок скрипичного футляра. Внутри – маленькая скрипочка, будто ребенок скрипки. Футляр обит этим мягким материалом для диванных подушек, а подогнанная форма удерживает и защищает скрипку. Все это пахнет канифолью, деревом и их сочетанием.
Шарлотта встает с кровати.
Отставляет стул от двери. Открывает дверь. Смотрит вниз.
У нее под ногами – миска супа.
Ее оставила здесь Айрис, наверное, часа два назад.
Но в супе еще сохранилась чуточка тепла.
Шарлотта садится на порог.
Суп и впрямь вкусный.
Когда в тот вечер Шарлотта спустилась на первый этаж гостиницы, не представляя, что с собой делать, не представляя, куда бежать и где она в итоге окажется, зная лишь, что должна найти собственный путь или никакого пути не будет, она увидела, что семья Гринлоу все еще сидит в ресторане, точнее, в пабе.
Грейс писала кому-то эсэмэску или читала что-то на телефоне. Дети, разумеется, спорили.
Сигнализирует о добродетельности, – сказал мальчик.
Уж точно лучше, чем сигнализировать о коррумпированности, – парировала девочка. – Мне хочется и мне нужно столько же языков, сколько у меня личностей. Тебе, кстати, тоже.
Мне нужен только английский, – сказал мальчик. – Нуждаться в чем-то или знать что-то еще – это непатриотично.
Марионетка, – сказала девочка. – И так во всем.
Что так во всем? – сказал мальчик. – Сама ты марионетка. Ты скруджиха. Ханжа. Заткнись.
Дебил, – сказала девочка. – Судя по тому, что ты считаешь это собственной инициативой и воображаешь, что так безопаснее. О, привет, Шарлотта.
О, – сказал мальчик. – Привет.
Шарлотта села за стол. Грейс кивнула ей, а затем на полупустую бутылку.
Угощайтесь, – сказала она.
Если откажетесь, она выдует всю бутылку, – сказала девочка.
Я на отдыхе, – сказала Грейс. – У взрослых так принято.
Ну да, у некоторых взрослых, – сказала девочка.
Я не буду, но спасибо, – сказала Шарлотта.
Она тряхнула ключами от машины.
Уезжаете? – сказал мальчик.
Возможно, – сказала Шарлотта. – Посмотрим. А вы из-за чего поцапались?
Ничего мы не цапались, – сказал мальчик.
Цапались, – сказала девочка. – Сначала он рассказал мне, что опарыши умеют подпрыгивать в воздух, и меня чуть не стошнило.
Они умеют, – сказал мальчик. – Они умеют кувыркаться в воздухе, подскакивая в тридцать раз выше собственной длины. Типа акробатиков.
Потом он сказал, что больше нет смысла учить разные языки других стран, – сказала девочка.
Что, типа французского и немецкого? – сказала Шарлотта.
И даже языки нашей родной страны, – сказала девочка. – Типа валлийского. Типа как Эшли разговаривает.
Языки, – сказала Шарлотта, – не существуют по отдельности. Они похожи на семью. Все постоянно друг друга подпитывают. Изолированных языков не бывает.
Мальчик покраснел.
Ну, я просто побыл адвокатом дьявола, – сказал он. – Вообще-то я так не думаю. В точности я считаю другие языки клевыми. Просто не хотел, чтобы она думала, будто обладает монополией на… на…
На что? – сказала девочка.
На меня, – сказал он.
Он уставился на ключи от машины на столе паба.
Мы завтра уезжаем очень рано, – сказала Шарлотта. – Вы еще не встанете. Часов в шесть.
Точно не встанем, – сказала Грейс.
Ох, – сказал мальчик.
Ну и я собиралась лечь спать, – сказала Шарлотта, – но тут меня осенило. Ведь мы еще не побывали там, куда ты, Роберт, хотел попасть.
Эйнштейновское место? – сказал Роберт. – Правда?
Зависит от пары вещей, – сказала она. – Во-первых, согласится ли ваша мать вас двоих отпустить, ведь уже десять минут одиннадцатого, довольно поздно для любой поездки. И во-вторых, насколько далеко это вообще отсюда?
Вы собираетесь ему потакать? – сказала Саша.
Если это не далеко, – сказала Шарлотта, – любой бы захотел съездить.
Роберт аж подскочил, чуть не опрокинув свой стул. Выбежал из паба, и они услышали, как он затопотал вверх по деревянной лестнице к номерам.
Я не поеду, – сказала Грейс. – Меня вычеркивайте. Я целиком посвящу себя общению с Валь здесь.
