Переводят дыхание. Грейс растягивается вдоль верхней части могилы. Стучит по ней кулаком.
Простите за смех, – говорит она, словно обращаясь к человеку в земле. – Не могла сдержаться.
Не знаю, почему это было так смешно. Но это было смешно, – говорит он.
Кто ухаживает здесь за цветами? – говорит она. – Розы пахнут изумительно.
Без понятия, – говорит он. – Но здесь очень приятно. Надо сказать, работается здесь хорошо.
Затем, лежа в траве, Джон Майсон произносит слова, которые поначалу кажутся стихотворением или заклинанием, но это всего лишь названия цветов. Цветок за цветком. Растение за растением.
Якобея обыкновенная. Черемша. Лютик едкий. Песчанка. Звездчатка. Герань. Горошек. Крапива. Герань мягкая. Плющ. Герань Роберта. Фиалка душистая. Таволга. Кипрей. Купырь лесной. Первоцвет. Примула. Подмаренник цепкий. Незабудка. Желтый архангел. Вероника. Валериана. Маргаритки. Ромашка. Аронник пятнистый. Крестовник. Одуванчик. Не забываем головку одуванчика.
Желтый архангел, – говорит она. – Красиво. Герань Роберта.
Архангел вон там у стены, – говорит он. – Цветет весной, сейчас просто похож на крапиву. Но не жалится. Его называют «алюминием» или «артиллерией». Из-за серебристого цвета. Герань Роберта тоже здесь водится. Красивые маленькие цветочки, красные, розовые. Она лечебная. Полезна для кожи и ран, говорят, полезна при облучении – надо вокруг Чернобыля посадить, – очищает почву, кислород вырабатывает. Хотя воняет жутко. Отсюда другие названия – к примеру, вонючий Боб. Воронья лапа.
Вы много знаете о цветах, – говорит она.
Люблю я их, – говорит он.
Затем они умолкают.
Какое-то время лежат там: она сверху на могиле, он внизу на земле.
На деревьях над ними изредка суетятся и вскрикивают кольчатые горлицы.
Она закрывает глаза.
Оба молчат несколько минут, цельных, полных минут.
Она никогда не была такой счастливой, как сейчас.
Затем она слышит, как он переворачивается и встает.
Эй, – говорит он. – Пошли со мной. Позавчера я обнаружил шикарнейший пустячок на старом камне, когда у меня перерыв был.
Она идет вслед за ним к задней части церкви, где он наклоняется к земле.
Посреди кустов ежевики, сразу же за участками, лежит источенный временем камень. На нем высечены слова.
Обоим приходится нагнуться очень низко к земле, чтобы прочитать слова, позеленевшие и пожелтевшие
от мха.
Вот послушайте, – говорит Джон Майсон.
«Нет, не засохнет деревце в душе. Пусть даже обращусь во прах. Оно связует дольнее во мне с горним в небесах. Нет, не засохнет деревце в душе – сравнится что с дыханием любви? Звучит мелодия несмелая во мне – небес, листвы».
Оба садятся на корточки.
Как красиво, – говорит она.
Мелодия несмелая, – говорит он.
Какие чудесные стихи, – говорит она. – Кто-то кого-то очень сильно любил. А имя есть? Даты?
Просто слова, – говорит он. – Кому нужны имя или даты, если о тебе будут помнить по чему-нибудь вот такому? Надеюсь, и меня будут, когда я уйду.
Вы не можете уйти. Вы не можете никуда уйти, – говорит она. – Это запрещено.
Он смеется.
Не уйду, если вы не уйдете, – говорит он.
Он вскакивает на ноги.
Я должен закончить скамью, – говорит он. – Если хотите, можете покрыть морилкой вместо меня. Тогда мы оба изменим ход истории.
Они возвращаются, на ходу забирая с надгробной плиты кофейные кружки.
Я приношу, кстати, жертву, – говорит он. – Любимая часть всей работы. Покрытие морилкой.
Для меня это честь, – говорит она.
Да, – говорит он.
Три десятилетия спустя Грейс помнит лишь то, что это был чудесный день, ей было двадцать с чем-то и она гастролировала с «Зимней сказкой»/«Куда катился мир» по восточным графствам, пошла прогуляться, обнаружила церковь с работающим в ней мужчиной, без затей провела вторую половину дня этим летом, которое стало слишком уж затейливым, летом, когда она усложнила себе жизнь тем, что спала со слишком многими людьми, мало ела и плохо за собой ухаживала, но, уйдя с кладбища, почувствовала себя самой собой, такой свободной и полной надежд, какой не чувствовала себя уже давно.
Вот несколько вещей, которых она не помнила:
Она не помнила, что потом пришла обратно в кинотеатр.
Репетиция закончилась. Никого не было.
Она пошла их искать и нашла всех во дворе паба, где поела печеной картошки с бобами и сыром внутри, такой незатейливой, что никак не назовешь вкуснятиной, и на тот момент ее жизни, что касается еды, это было достижением. Актерский состав спектакля «Куда катился мир» возмущался тем, что она так и не появилась. Грейс рассмеялась над их возмущением и крепко обняла каждого – Джен, Тома, Эда, всех по очереди. Она обняла даже Клэр Данн, и все слегка офигели. «Жизнь слишком коротка, – сказала она Клэр. – Уймись». «Жизнь слишком коротка, – сказала она и Джен с Томом. – Если я вам нужна, я есть у вас обоих, во всяком случае пока, и этого, наверное, достаточно. Но если для вас это слишком непросто, тогда обломитесь».
После этого лета Джен с Томом исчезли из ее жизни. Возможно, даже вдвоем.
Это принесло некоторое облегчение.
Еще Грейс не помнила, что в тот вечер в кинотеатре встала на авансцене и произнесла слова о том, как вспоминала лицо матери, так что вся постановка стала вращаться вокруг этих слов, придав спектаклю «Куда катился мир» подлинную глубину, которой он ранее не достигал. Публика встала и устроила им овацию, а затем вся труппа, ну почти, подошла к ней с блестящими глазами и крепко обняла ее, ведь произошло что-то подлинное, а на следующий день незнакомцы, жители города и приезжие, раз за разом останавливали ее на улице, чтобы поблагодарить, и глаза у них блестели так же, как блестели глаза у подошедшей к ней труппы накануне вечером.
«Ты словно в буквальном смысле стала другим человеком», – сказал в тот вечер Эд.
И что же тридцать лет спустя? Она забыла о том, как стала другим человеком, забыла навсегда. Еще она забыла, что один из тех, кто останавливал ее на улице на следующий день, оказался уэст-эндским агентом по подбору актеров, который взял ее за руку и сказал: «Вы так хорошо говорили о матерях вчера вечером, и вы так хорошо играли мать в «Зимней сказке», а у меня есть роль в будущей рекламе, которая как нельзя лучше бы вам подошла, так что, если хотите, позвоните по этому номеру и договоритесь о кинопробах».
Когда впоследствии Грейс пытается найти старую английскую церковь, которую посетила три десятилетия назад и смутно запомнила как особое место, то натыкается на массивный проволочный забор, похоже, ограждающий бóльшую часть территории.
