Она хочет побыть наедине с собой по какой-то тайной причине, – сказала дочь.
Совершенно верно, – сказала Грейс. – Пока.
Она направилась в сторону, которую считала той. Сторона могла быть совсем и не той. Тридцать лет как-никак прошло. Грейс не помнила названия церкви или, может, даже никогда его и не знала. Помнила только то, что нашла ее случайно, за городом, может, в миле от него? Затем по однополосной грунтовой дороге, окаймленной кустами ежевики.
На окраине города располагался жилой комплекс, которого раньше здесь не было.
Вполне возможно, церкви там больше нет, или кто-то превратил ее в миниатюрную дачку, или даже она обрушилась в море. Если Грейс правильно помнила, церковь стояла не так далеко от обрыва.
Дети за спиной все еще препирались, стоя на улице. Грейс даже не обернулась. Она продолжала шагать, будто их не существовало, будто их никогда у нее не было, за них отвечал кто-то другой и они не имели к ней никакого отношения. Она перешла через мост между городом и болотом и направилась к жилому комплексу на холме.
Затем повернуть направо к болоту.
Затем поискать дорожку.
Грейс видела, что, если повернуть здесь налево, дорога приведет ее к дому, где они познакомились вчера со стариком, который принял ее сына за собственную сестру.
Бедный Роберт!
«Но старик был так счастлив, что ему померещилась сестра», – сказала Шарлотта вчера вечером за ужином.
Они поели в гостинице, в ресторане с деревянными панелями на стенах. Горели свечи. Было очень даже мило.
Просто на седьмом небе от мысли, что увидел ее хоть так, – сказала Шарлотта. – Он даже не сконфузился из-за того, что Роберт – не она.
Я не девочка, – сказал сын. – Я не похож на девочку.
Но в тебе что-то есть. Как в человеке. Это доставило ему большое удовольствие, – сказала Шарлотта. – Что-то в тебе задело его за живое. Дело не в том, девочка ты или нет.
Но я не похож, – сказал сын, – на девочку.
Нет ничего плохого, если мальчик похож на девочку, – сказала Шарлотта. – Ведь это общепризнанный факт, что главная черта истинной красоты – некоторый симбиоз полов.
Некоторый что? – сказал сын.
Симбиоз, – сказал Артур.
Как в биологии? – сказал сын.
Старику, с которым они познакомились, было сто четыре года. Сто четыре! Они говорили о нем за ужином. Говорили о том, как поразительно, что за ним ухаживает женщина, которая ему даже не родственница, они просто друзья, эти последние годы жизни он пользовался ее щедротами или щедротами ее семьи только потому, что, когда она была ребенком, они жили по соседству. Говорили о том, как, по ее словам, впервые за все время знакомства старик упомянул, что у него есть сестра.
И он просто лучился счастьем, – сказала Шарлотта. – Его сестра – прямо у него перед глазами. Хоть это была и не она.
Это и есть симбиоз? – сказал сын.
Встретиться с ним – будто встретиться с олицетворенной историей, – сказала Грейс. – Какая биография! Он жил еще в Первую мировую. Был интернирован во время Второй.
Это высокомерие, – сказал сын. – Он человек, а не история.
И у нас есть военная биография, – сказала дочь. – Мать нашего отца. Меня назвали в ее честь. Ее звали Саша Альбер. Когда-нибудь о ней слышали? Она была концертирующей скрипачкой.
Джефф настоял, – сказала Грейс. – Я хотела назвать ее по имени своей матери.
Слава богу, не назвала, – сказала дочь. – Иначе бы ты сейчас говорила с кем-то по имени Сибил.
Смех за столом.
Грейс не засмеялась.
Дочь виновато посмотрела на Грейс. Дочь знала, это деликатная тема.
Но Грейс ужинала в ресторане с людьми, которые были милыми, добрыми, хоть и малознакомыми, так что она решила быть любезной и кивнула дочери, позволив рассказать об отцовской линии их семьи.
Дочь ответила благодарным взглядом и продолжила рассказ о семье Джеффа.
Она была француженкой, – сказала дочь. – Она умерла, когда мне было десять.
Мне было семь, – сказал сын.
А ее мать погибла во время войны, когда ей было всего три года, – сказала дочь. – И люди, воспитавшие нашу бабку, знали, что ее мать погибла, потому что во время войны их навестила одна девочка, которая и рассказала, что произошло. Она сообщила людям, что видела, как ее расстреляли, когда она пыталась помочь женщине, которую сбили с ног нацисты на рыночной площади.
Мы не знаем, есть ли в этом старом рассказе их отца хоть доля правды, – сказала Грейс.
Это правда, – сказала дочь. – Бабуля нам рассказывала.
От этого она не становится правдивой, – сказала Грейс, – ну, или правдивее большинства семейных преданий. Так вот, когда Саша родилась, их отец настоял, чтобы ее назвали в честь его матери, и кто я такая, чтобы спорить? Потрясающий рассказ. Еще это означало, что я могла выбрать имя Роберту.
И меня не назвали в честь кого-то другого, – сказал сын.
Просто я хотела освободить тебя от всякого подтекста, – сказала Грейс.
Это не просто выдумка, – сказала дочь. – Это правда.
У нас есть все ее скрипки, – сказал сын. – Просто все они лежат в шкафчике. Никто на них не играет. Никто не умеет. Их пять – в скрипичных футлярах. Будто гробы для скрипок. Никто никогда их не вынимает. Никто на них даже больше не смотрит.
Есть одна вообще малюсенькая, – сказала дочь. – Мы думаем, это ее первая, когда она была еще ребенком в сороковых, называется «четвертная». Всего-навсего вот такого размерчика.
Еще меньше, – сказал сын.
Грейс решила сменить тему и подначить Артура по поводу девушки.
Я думала, вы проделали весь этот путь, чтобы познакомиться с человеком, который знал вашу мать, а не для того, чтобы знакомиться с девушками, – сказала Грейс.
Под конец старик, кажется, уже не мог вспомнить матери Артура. Но взял Артура за руку, держал ее и не хотел отпускать, так и заснул, держась за нее, и Артур, рассказала им позже Шарлотта, оставался с ним еще с полчаса, ну а потом все они встретились за ужином несколько часов спустя.
Я не хотел его будить, – сказал Артур.
Вы не хотели уходить от этой девушки Элизавет, – сказала Грейс.
Шарлотта обняла его за плечи и поцеловала в щеку.
Совершенно верно, – сказала она.
Значит, так и есть, – сказала Грейс. – Вы действительно не против, чтобы он вот так вот смотрел на другую женщину. Выходит, вы действительно не вместе.
Нет, они не вместе, – сказал сын.
Это мы уже проходили, – сказал Артур. – Теперь стало гораздо лучше.
