Ее муж, так же весело рассказывает она Ханне, взбивая подушку, сказал ей вчера вечером, когда они слушали радио, что на тех, кто слушает «Les Français parlent aux Français»
[49], могут наложить штраф до 10 000 франков, а то и в тюрьму посадить! На два года! Мадам Альбер нравится комната?
Очень, – говорит Ханна.
Мадам Этьенн выдвигает нижний ящик комода. Она выдвигает его до упора. Убирает с кровати покрывало, опускается на колени и укладывает покрывало в ящик, словно толстую подкладку, а затем с одного края заправляет подушку. Мадам Этьенн встает, оставляя ящик открытым, и показывает на него жестом балерины, даже не догадываясь об изяществе собственного жеста.
Ребеночка укладывать, – говорит она. – Мадам Альбер считает, сгодится? Или она считает, маловато места?
Я считаю, прекрасно подойдет, – говорит Ханна.
Мадам Этьенн еще раз целует малышку, а затем выпархивает из комнаты и спускается по лестнице.
Ханна садится на кровать в комнате.
Малышка дрыгает ножками.
Клод пропал.
Трое других из группы тоже исчезли.
Их нет в живых.
Его нет в живых.
Ради его же блага она надеется, что его нет в живых.
Она приехала сюда, чтобы выполнить его работу – встретиться завтра в одном из крупных отелей с родственником.
Она качает малышку, поет песню о лошадях, поехавших на рынок и вернувшихся домой. Малышка смеется.
Малышка уже начинает складывать слова и проверяет силу собственных ножек, при каждой удобной возможности упираясь ими в маму.
Малышка счастливая, а это везение.
Ханна делит свое время между ребенком и отчаянием. Счастье этих дней невозможно соизмерить с окружающей гнусностью.
В первые дни пребывания здесь она гуляет с малышкой на руках по Английской набережной с ее огородами под ласковым солнцем.
Почти каждый день Ханна напоминает себе, что с ребенком она слишком заметна, слишком много людей начнет ее узнавать.
Она заводит малышку обратно в гостиничный номер.
Но все же с тех пор, как появилась малышка, дни пролетают так быстро, словно они завидуют счастью Ханны.
Она встречается со связным каждый пятый день недели, всегда в разных местах. Пока что связной – это четырнадцатилетняя школьница, которая называет себя Сильвией.
Сильвия проста, как деревянная дверь: изящна и неприметна, замкнута и прочно заперта. Ханна дает ей велосипед, молча указывая, что это подарок. Сильвия понимает, безразлично кивает в знак благодарности со всею внятностью подобной двери.
Не следует недооценивать внятность деревянной двери. Все обладает голосом. Материал, из которого сделана Сильвия, обладает собственным закаленным голосом, хоть девочка еще так юна.
Сильвия осваивается с ролью обычного информатора. Все проходит гладко. Они встречаются на условленной улице или площади в условленное время. При этом Ханна незаметно кладет пачку бумаг в корзину велосипеда под сложенный дождевик Сильвии или (очень редко) под кусок мяса в оберточной бумаге, либо под турнепс, свеклу или мангольд, которые девочка доставляет в крупные отели.
Однажды Сильвия берет своей маленькой ладошкой запястье Ханны, пока та прячет пачку под едой.
Это для вас, мадам, – говорит она.
Сильвия протягивает Ханне свернутый бумажный конус. Ставит ногу на педаль, вскакивает на сиденье и – как ветром сдуло.
Ханна разворачивает бумагу – конус полон земляникой.
Вот тебе и запертая деревянная дверь.
Бывает, Ханна часами ничего не делает, а лишь сидит и смотрит, как малышка спит в ящике комода, словно плывя на крохотной лодочке.
Ханна и сама превратилась в лодку со сломанными веслами в таком бурном море, что уже понимает – в любую минуту может оказаться за бортом.
Ну и…
«Что же мне делать со своим сломанно-сломленным «я»?»
Она смотрит, как ребенок дышит и ворочается во сне. Рильке пишет, что, заводя ребенка, мы тем самым преподносим ему его смерть, кладем ее ребенку в рот, словно комочек серого хлеба, сердцевину прекраснейшего яблока.
А ее собственные родители – было ли им знакомо это чувство? А их родителям? А родителям их родителей? Но при этом – никакой злобы.
Наоборот, последнее слово стихотворения – unbeschreiblich
[50]. Знание не выразить в словах.
Малышка вдыхает.
Малышка выдыхает.
Ротик у нее такой маленький и такой здешний.
Wer den Dichter will versteh'n, muss in Dichters Lande geh'n. Переведи это для своего брата.
Хочешь ли понять поэта, так иди в его край света
[51].
«Сейчас я уж точно в краю поэта. Это время на другой планете».
Проходят недели.
(Малышка становится великовата для ящика комода.)
Ханна передает документы.
(Ребенок вдыхает, выдыхает, вдыхает.)
Ханна достает билеты в Лион, немного еды, инструкции.
(Ребенок начинает складывать фразы из слов.)
Нужно передать шелковую карту информатору в Швейцарии, который передаст ее в Лондон.
Исчезает все больше людей.
Ханне приходится ездить на север.
(Мадам Э занимается ребенком в те дни, когда Ханны нет дома. Ребенок расставляет ручонки, когда Ханна возвращается.)
На этой неделе – две группы. Одна – из семерых детей. Они должны выглядеть так, будто отправились на прогулку. Достать нужную одежду.
(Вскоре Ханна будет оставлять ребенка в отеле на несколько дней подряд.)
На этой неделе – пятеро взрослых. Проверить здоровье, выносливость, достать документы. Со взрослыми многое может пойти не так. Местные жители больше беспокоятся, если видят, как границу переходят взрослые. Из-за детишек они переживают куда меньше. Проводники должны выглядеть, как молодые люди, которые ведут других молодых людей на прогулку.
(Мадам Этьенн и ее муж, человек с задумчивым лицом, который всегда молчит и может починить все, что сломалось, рады наличным деньгам.)
