О боже, – говорит мать. – Роберт.
Получается, – говорит он, – будто люди, проголосовавшие за выход, как бы тоже дали команду. Это вообще-то очень умно. Как в моем физическом классе есть мальчик, не знаю, как его зовут, у него отец француз, и у него ресторан, хороший, с этой, как его, звездой…
Мишленовской? – Прекрасная гостья говорит так красиво, что Роберт замолкает и отводит взгляд, опускает взгляд, затем через минуту осмеливается снова взглянуть на нее из-под челки.
Ну да, и они «выходят» – уезжают, вынуждены уехать, – говорит сестра.
Роберт раскрывает рот, но не произносит ни звука.
Вот мне всегда было интересно, – нарочито бодренько говорит мать (она меняет тему). – Может, кто-то из вас, молодежи, меня просветит. Что же такое культура отмены?
[16]
Никто не отвечает.
Прекрасная Шарлотта подается вперед.
(На Роберта веет ее ароматом.
Пахнет она потрясающе.)
Прекрасная Шарлотта подмигивает его матери.
Знаете, – говорит она, – вся эта история с Брекзитом – пустое. Это как если, фу-ты… как если муха откладывает в трупе яйца. Ведь все нужно поменять. Все.
И, чтобы просто восстановить справедливость, мать говорит, словно прекрасная Шарлотта ничего не сказала:
Наша ссора, моя размолвка с мужем не имела отношения к тому, за что я проголосовала, а имела отношение к тому, что ваш отец встретил Эшли.
Ну да, но мам, – говорит сестра. – Эшли он встретил в 2018-м. А съехал в 2016-м.
Мать пожимает плечами, глубоко вдыхает, выдыхает воздух к потолку и театрально смеется.
Дело с концом, – говорит сестра. – Нам уж точно конец.
Так будет лучше, – говорит мать. – Для всех. В результате.
Эйнштейн говорит, что будущее – это иллюзия, – говорит Роберт. – А также прошлое. А также настоящее.
Нельзя остановить изменения, – говорит мужчина, пришедший сюда с прекрасной гостьей Шарлоттой.
Это первое, что услышал от него Роберт.
Изменения просто наступают, и все, – говорит мужчина. – Наступают в силу необходимости. Нужно с этим смириться и извлечь что-нибудь из их влияния на тебя.
Превращение, – говорит Шарлотта. – Это всегда ответ на то, что не имеет ответа. Даже если это означает превращение в жука, по версии Кафки.
Ой, обожаю Кафку, – говорит мать. – «Книга должна стать топором, чтобы разбить замерзшее море у нас внутри». По-моему, это одно из самых прекрасных высказываний.
Роберт переводит взгляд с мужчины на Шарлотту и опять с Шарлотты на мужчину. Нет. Они не спят друг с другом. Это всегда заметно. Между ними что-то есть. Но не это.
И мне стало интересно, – говорит мужчина. – Интересно, ваша подруга, в смысле, ваша соседка, как ее – Эшли?
Эшли, – говорит мать.
Она говорит это так, будто Эшли – ее собственность.
Интересно, у Эшли проблемы с речью, – говорит мужчина, – поскольку очень многое нужно сказать?
Ты имеешь в виду ощущение, будто сам служишь помехой для речи? – говорит Шарлотта.
Она говорит это красиво.
(Роберт раскрывает рот, и оттуда доносится шепот.)
Да.
Чего-чего, Роб? – говорит сестра.
Просто последнюю пару минут она недоверчиво его разглядывала. Она поднимает одну бровь. Затем переводит взгляд с него на Шарлотту и обратно на него и поднимает другую бровь.
Потому что… потому что книга Эшли как раз об этом. В смысле, о речи, – говорит Роберт.
Книга? – говорит мать.
Она пишет книгу, – говорит Роберт. – Ну, писала.
Эшли пишет книгу? – говорит мать.
Откуда ты знаешь? – говорит сестра.
Я ее читал. Немного, – говорит Роберт.
Эшли? – говорит сестра. – Разрешила тебе читать книгу? Которую сама пишет?
Она о лексике, – говорит он. – В политике. Главы названы словами или фразами.
Например? – говорит мать.
«Надувательство», – говорит он. – «Зубрилка». «Народное правительство». «Бой Биг-Бена». В конце есть раздел с объяснением слов. «Современная лексика». Там рассматриваются значения и история возникновения таких слов, как «леттербоксинг» или, э… «жопошники».
Слово слетает у него с языка раньше, чем он успевает опомниться. Он краснеет. Сестра хихикает.
Жопошники? – спрашивает Шарлотта. – И что она об этом пишет?
Ну типа, – говорит он. – Это слово происходит от слова, означающего, м-м…
(о нет)
ягодицы.
Сестра опять над ним хихикает.
Ты покраснел как помидор, – говорит она.
Дальше, – говорит Шарлотта.
Типа оно также означает «никчемный», – говорит он, – или «тот, кто плохо работает», или «ленивый, безответственный», или «бездомный человек». Так что в конечном счете это слово означает не только «гей», ведь оно заключает в себе и весь прочий подтекст.
Подтекст. Фантастика, – говорит Шарлотта.
Есть глава и про слово «фантастика», – говорит он. – О том, как политики постоянно твердят, какая сейчас везде фантастика, какая будет фантастика, и о том, что это слово всегда должно стимулировать фантазию. А еще глава о том, что политики все время говорят о происходящем с точки зрения Второй мировой войны, чтобы люди были преданными, приняли их сторону и прониклись патриотическим духом.
Как эта книга называется? – говорит мать.
«Имморальное воображение», – говорит он.
Мать презрительно фыркает.
Ну, приплыли. Не существует такого явления, как имморальное воображение, – говорит мать. – Ведь не существует и такого явления, как моральное воображение. Сама мысль о том, что воображение как-то связано с моралью, сомнительна.
Н-да, – говорит мужчина.
Можно вообразить что угодно, – говорит Шарлотта. – Но любой человеческий поступок, даже акт воображения, подразумевает моральный контекст.
Да, – говорит Роберт. – Подразумевает, мам.
Но это же не означает, что воображение морально или имморально само по себе, – говорит мать.
Это предполагает, что мы вообще живем в соответствии с каким-нибудь этическим кодексом, – говорит Шарлотта.
Роберт очень энергично кивает.
