– У католиков не так, – рассмеялся Серхио, когда я это рассказал. – Младенца погружают в купель по грудку, а на головку священник осторожно льет водичку из ладони. Она теплая. Не беспокойся.
Так все и произошло. Об этом рассказала крестная сына – Зулема Мария Ева Менем, дочь президента. Она пожелала крестить нашего ребенка. Серхио стал крестным отцом. Мы с Викой на обряде не присутствовали – не положено. По словам крестных, Петя не сильно возмущался, разве что описал крестную мать. Наверное, чтобы жизнь ей медом не казалась. Возможно, сыну не понравилось имя. Его окрестили Антонием – 13 июня поминали этого католического святого. Полное имя получилось таким: Антоний Педро Лукиан Родригес. Вот и верь после этого людям!
– Не волнуйся, – улыбнулся Серхио, услыхав мою претензию. – В документы впишут, как скажешь. Обычно это второе имя, его выбирают родители.
От крестной Петя получил в подарок серебряное распятие, от Серхио – детскую коляску. В местном загсе выписали свидетельство о рождении. Я сходил в советское посольство и получил второе на имя Петра Михайловича Мурашко. Незачем сыну Антонием зваться! Как меня встретили в посольстве? Душевно. В первый раз я побывал там в апреле. Позвонили, пригласили на беседу. Я пришел. Принял сам посол. Звали его, как Путина
[63]. Владимир Владимирович сообщил, что с моим делом в СССР разобрались, виновные найдены и наказаны. Генерала Родина выперли на пенсию. Претензий ко мне и супруге со стороны государства не имеется, можем спокойно возвращаться.
– То, что у нас аргентинские паспорта, разве не измена Родине? – не поверил я.
– В прошлом году в СССР принят закон, который рассматривает эту ситуацию, – просветил посол. – Допускается наличие гражданства иностранного государства, но оно не признается нашим законодательством, пока не отказались от советского. За лицами, проживающими за границей, гражданство СССР сохраняется. Так что все в порядке.
Надо же! Не знал.
– Планируете возвращаться в СССР? – поинтересовался посол.
– Да, – сказал я. – Но попозже. Ближе к осени. У меня есть обязательства перед аргентинцами.
– Понимаю, – кивнул он. – Я распоряжусь, чтобы вам выдали паспорта взамен утраченных.
И мы их получили! Нам, правда, намекнули, что неплохо было бы поделиться валюткой, а то народ посольский очень оскудел. Чуть ли не с хлеба на квас перебивается. Донат я выделил, а вот постоянно отстегивать отказался. Нефиг баловать! Но и этому в посольстве оказались рады, потому и встречали душевно.
А вот немцы не нарисовались. Ожидал, что пригласят, принесут извинения и предложат вернуться, пообещав золотые горы. Ничего подобного. Обиделись дойчи. Я им виды на жительство, считай, в рожи швырнул. Тут еще аргентинские газеты «помогли», позлорадствовав над жадностью тевтонов. Дескать, экономили пфенниги, в результате потеряли уникального целителя. Он теперь наших деток лечит, причем, многих бесплатно. Съели? Из немецких газет я узнал, что Шредер действовал по личной инициативе. Сэкономленные марки направлял в бюджет клиники, не в карман клал. Просто он считал, что платить столько какому-то русскому – чересчур. Половины хватит. Газетчики раскопали, что папа Шредера воевал на Восточном фронте, да еще в эсэсовских частях. Гаду повезло уцелеть. Свое отношение к унтерменшам он передал сыну. Гаупткомиссар Бах отделался выговором и вернулся на службу. Наши паспорта переслали в посольство, поскольку те собственность СССР.
Следствием появления в поместье нового жителя стало мое переселение в кабинет. Спал я теперь там. У дона Педро, как я в шутку окрестил сына, оказалось свое представление о времени суток. Днем он предпочитал спать, а вот ночью требовал поесть и вообще уделять ему внимание. В первое утро я проснулся разбитым.
– У тебя в кабинете есть диван, – посоветовала жена. – Спи там. Я-то днем могу, а тебе работать.
Потому и перебрался. В первую же холостяцкую ночь ко мне в дверь постучала Исабель. Я впустил ее, но обнимать не стал. Молча указал на стул. Она села и тревожно посмотрела на меня.
– Вот что, Исабель, – сказал я, ощущая себя героем дешевого сериала. – Та ночь была безумием. Нам следует прекратить отношения. У меня жена, сын, я их люблю и не хочу огорчать.
Она кивнула и всхлипнула. Чувствуя себя последним подлецом, я подошел и стал гладить ее по голове. Она уткнулась мне лицом в живот, что-то бормоча по-испански. Затем отстранилась и посмотрела на меня влажными глазами.
– Я хотела родить от тебя, – заявила, вздохнув. – Может, и получится. У нас с тобой все же было.
– Как к этому отнесутся на Кубе? – спросил я, немного охренев от такой откровенности.
– Нормально, – успокоила она. – У нас не считается предосудительным родить без мужа. Я буду получать пособие, плюс здесь кое-что скоплю. Есть еще причина. Скажу правду, Мигель, не хочу служить в армии. Мне нравится учить детей. Это моя специальность по диплому, я выбрала ее осознано. Но вышло так, что меня призвали, – она вздохнула. – Правда, я нисколько не жалею, потому что благодаря этому встретила тебя. Я хочу сына, как у Марии. Он такой красивый! Беленький!
– А если будет дочка?
– Сын! – возразила она. – От таких, как ты, рождаются сыновья. Как у Фиделя
[64]. Мой мальчик вырастет большим и умным, выучится на врача. Мне будут завидовать все в поселке.
– А на личной жизни это не отразится?
– Ты о замужестве? – уточнила она и улыбнулась. – Не волнуйся, замуж выйду, как только захочу. Причем, за того, кого выберу сама. Или сомневаешься?
– Нет, – ответил я. – Если родишь мне ребенка, буду помогать. Ты станешь состоятельной женщиной. Я открою счет в банке на твое имя и перечислю на него деньги. Вы не будете нуждаться.
– Знаю, – сказала Исабель, встала и чмокнула меня в губы. – Ты очень добрый, Мигель…
Она ушла, а я полночи провалялся на диване не в силах уснуть. С одной стороны, поступил правильно, а с другой… Меня неудержимо тянуло к Исабель, справиться с желанием было тяжко. Перед глазами вставали соблазнительные картины. Гладкая кожа цвета молочного шоколада, точеные ноги, упругие полушария грудей с темными сосками… Я едва удержался от желания встать и прокрасться в знакомую спаленку. «Угомонись, жывотное! – одернул себя. – Ведь понятно, что тебе ее подсунули. Потому и выбрали красавицу с русским языком. Нет? А с чего обрадовался Луис, когда ты купил ей машину? Выполнению задания? Как легко она согласилась на разрыв. Никаких истерик, криков: „Ты меня не любишь!“ Всего несколько слезинок. Встала и ушла, одарив прощальным поцелуем. Все, забыли!» Успокоенный этой мыслью, я уснул.
Детская коляска, подаренная Серхио, не простаивала. Каждый день, если позволяла погода, Вика выносила сына и прогуливала его во дворе. К ней сбегались женщины поместья, и начали квохтать над ребенком. Наши дамы тоже любят посюсюкать над младенцем, но у испанок это выражалось бурно. Дон Педро благосклонно принимал знаки внимания, позволяя женщинам спорить, на кого он больше похож – мать или отца. Вика рассказывала об этом, смеясь. Как любой матери, ей нравилось, что сыном восхищаются. Я уже уверенно держал Петю на руках, мне даже разрешили его искупать. Сыну, правда, не понравилось, о чем он не замедлил сообщить, огласив спальню ревом. Вика переняла у меня ребенка, и он сразу успокоился. Вот ведь привереда! Женщин ему подавай. У Исабель не плакал. Мулатка с восторгом помогала Вике возиться с ребенком. Ей позволялось купать и одевать малыша, менять ему подгузники, а также гулять с Петей, когда жене хотелось спать после ночного бдения с капризулей. Исабель при этом выглядела довольной и не подпускала к коляске посторонних.
