Посмотрев на паровозик, продолжая размышлять, я взялся за него и принялся разбирать, используя скребок как отвертку. Болтов немного. Откручиваются легко. Паровоз с красной звездой впереди. С красной же трубой. Зеленый корпус. Клеймо ГОСТа. Сделано в СССР. Лоток для большой и плоской квадратной батарейки. Крышки лотка нет. Как и батарейки. Через пять минут паровозик превратился в россыпь запчастей. Отодвинув ненужное, я повертел в пальцах красную трубу. Это интересно. Есть резьба с одного края. С другой стороны заглушка. Ее можно легко пробить. Если вставить сюда поршень от медицинского шприца, а с этой стороны примотать крышку от пластиковой бутылки со вставленным в нее самодельным наконечником от деревянного писчего пера…
Где-то через час я держал в перепачканной руке чернильную ручку. Выглядела ужасно. Сидела в руке приемлемо и неплохо писала. Оттерев тряпкой пятна с рук, вытер стол, поместил ручку к чернильнице, убрал все в тайник. Стащил рубашку и джинсы. Взялся за гирю. Все должно идти строго по плану. Сегодня у меня приседания с гирей. Много приседаний с гирей.
Закончил через сорок минут. Еще десять минут бегал, преодолевая ватную слабость в отвыкших от подобных нагрузок ногах. Тело должно быть в полном порядке. Должно быть выносливым и сильным. Я не знаю, что меня ждет впереди. И следует быть готовым ко всему.
Отправился мыться, устало размышляя о предупреждении Ани Бегемота.
Не следует открывать железные ставни в голове креста. Даже если появится такая возможность. Сейчас я живу в спокойствии. Но выглянув однажды наружу, потеряю, по ее словам, покой навсегда. «Жизнь перевернется» - так она сказала. Я могу легко парировать это утверждение – моя жизнь и так перевернулась с ног на голову. Из обеспеченного мужчины ведущего ленивый образ жизни я превратился в узника упорно драящего пол тюремной камеры. В узника, создающего чернильную ручку из медицинского шприца и красной трубы игрушечного паровозика. Разве моя жизнь не перевернулась? Еще как! С ног на голову! Меня встряхнуло как толстого домашнего котенка, сначала обласканного, а затем надоевшего и выброшенного на холодную и опасную улицу. Почему-то я этому даже рад. Но это уже другое. Так или иначе – моя жизнь круто изменилась.
Что такое я могу увидеть за ставнями кокпита?
Кокпит. Условно.
Не могу назвать голову креста кабиной – ведь там нет органов управления. Келья движется сама по себе. Я не контролирую ничего кроме собственного «движется – не движется». Прекращу дергать за рычаги – и камера остановится, погаснет свет, иссякнет тепло. Начну дергать – и снова все оживет. Моя четко прописанная роль – мотор. Двигатель внутреннего сгорания с запланированным сроком службы сорок лет. Но я не водитель. За рулем сидит кто-то другой.
Отвлекся… стоя под струей воды, зло тряхнул головой, изгоняя из уха тихий настойчивый шепот. Почему-то кажется, что бестелесный голос шепчет про смерть и разложение. Именно так – про смерть и разложение. Два слова накрепко повисли в голове – смерть и разложение.
Мне не до этого! Я должен мыслить рационально!
Что за ставнями?
Там окружающий мир. Там место, куда я попаду, если мне удастся бежать из тюремной камеры.
Что там такого невероятного и страшного, раз это перевернет мою жизнь?
Хочу ли я это знать?
Да. Хочу. Вот и ответ. Не стоило и голову ломать. Появись у меня шанс открыть ставни кокпита – дерну за рычаг и жадно прильну к обзорному окну! Без страха! Без сомнения! Без промедления!
Жаль не знаю, когда это случится – но это случится. Ведь я исправно дергаю за рычаги. Я исправно отыгрываю роль исправного и прекрасно отложенного двигателя. У других узников получилось стать «зрячими»? Получилось. Значит получится и у меня – я твердо уверен, что ничем не хуже их. Раз меня сюда отобрали после неявного собеседования – а как назвать беседу в баре с хитрым мужичком? – стало быть я подхожу. Так что я как минимум равен остальным. Или превосхожу их – во что свято верю. Всегда ненавидел быть посредственностью. Всегда рвался вперед, стремился быть в отрыве от остальных, быть лидером. К этому стремлюсь и здесь.
Самодисциплина. Распорядок. Железное соблюдение установленных правил.
А еще – не верить никому на слово. Проверять. Перепроверять.
Взгляд за окно перевернет мою жизнь? Что ж – тогда я буду смотреть в это окно в каждый свободный миг!
Поняв, насколько пафосно рассуждаю, фыркнул, засмеялся, подставляя струе воды намыленное лицо. Почему нет? Пафос – это тоже своего рода развлечение для одинокого узника.
Одевшись, посетовал, что нет сменной одежды – форменную одежду из тайника я постирал, но не одевал. Пусть хранится. Хотя фуражка мне понравилась. И в следующий раз надену ее на новую встречу – чтобы голова не мерзла.
Вернувшись на «базу», почесал в затылке, размышляя чем бы заняться. Тело приятно гудело после тренировки. Мог бы заняться полами, но сегодня уже чистил камеру. Займусь благоустройством.
Я спал на столе, по совместительству являющимся тайником. В общем, спал прямо как настоящий купец – не на пуховой перине, а на сундуке с товаром и деньгами. Стол длинный, широкий. Места хватает с избытком. На столе же храню сложенную во время бодрствования постель. Рядом чистое тряпье. Плащ. Банки с едой и сухофруктами. Вино. Водка. Баночки и скляночки. В общем – логово барахольщика. Неопрятное и неудобное логово. Мебели у меня нет, но кое-что все же предпринять вполне могу.
Я начал с вешалки.
Вешалка вообще важна для меня. Не только моя личная вешалка, а вообще вешалка как предмет, что имеется в каждой квартире, в каждом офисе. По вешалке можно многое понять о ее владельце.
Пришел в гости к человеку, а у него в коридоре гора одежды висит на стонущей от напряжения вешалке? Вперемешку одежда всех сезонов? Бейсболка поверх зимней шапки? Что ж – это отменный показатель. Увидев однажды такую вешалку, я передумал и не дал вести свои дела рекомендованному частному бухгалтеру. И спустя несколько месяцев узнал, что бухгалтер доставил своей небрежностью немало проблем нескольким клиентам.
По моему мнению, если ты не знаешь, что и где у тебя на вешалке – ты не знаешь, что у тебя с делами личными и рабочими. Хаос в коридоре – хаос в голове.
У меня с этим всегда был полный порядок. Еще не подойдя к двери, я мог точно сказать на каком по счету крючке висит легкая кожаная куртка, а на каком находится дождевик. Зонты не люблю. Под ними хорошо неспешно прогуливаться, а не спешить по срочным делам в непогоду.
Тут у меня крючков нет. Но есть две деревянные винные пробки. Небрежно оструганные палки достаточной длины, чтобы прочно засесть в кирпичной стене и достаточно прочны, чтобы выдержать вес повешенной вещи.
Отверстие наметил на высоте глаз. И, вооружившись скребком, принялся за дело. И вновь меня поразила крепость скрепляющей кирпичи смеси. Да что сюда намешали? Не бетон это. Не бетон и все тут. Порой возникает впечатление, что тру ватной палочкой, а не заточенным скребком. Пусть скребок из алюминия – но ведь я тру им камень, а не титановый сплав! По крошечке, по крупинке отваливается смесь. Я упорно кручу скребок, обмотав пальцы тряпкой. Тихий скрежет наполняет коридор. Беззвучно летит время, отсчитывая минуты и секунды до следующей активации рычага. Мне потребовалось два часа, чтобы высверлить между кирпичей отверстие достаточной ширины и глубины. И пара минут, чтобы вбить туда чуть подточенную деревяшку. Сдув пыль, протер тряпкой новый крючок и повесил плащ – не за воротник, а за специальную петельку, пришитую самолично. Отлично.
