Бенедикт улыбнулся.
— Ты помнишь об этом?
Она помнит его письма все до единого, внезапно сообразила Джулия.
— Конечно,
— Все это в прошлом. Давай не будем сейчас об этом.
Ее ладонь все еще лежала у него на груди. Он положил сверху свою руку, возвращая ее в настоящее. Джулия погладила его грудь, и плоть под рукой затвердела. Его глаза закрылись, дыхание участилось, и она улыбнулась.
Нагнувшись, Джулия прильнула губами к его шее. Его пальцы запутались у нее в волосах, затем скользнули на спину. Она лизнула его, ощутив солоноватость кожи. Бенедикт застонал и задрожал под ней. Расхрабрившись окончательно, Джулия занялась исследованием, выясняя, где нужно прикоснуться, чтобы вызвать дрожь, сжатие пальцев, стон удовольствия.
Она лизнула плоский сосок, и Бенедикт дернулся, задышал резко и хрипло, провел руками по ее бедрам, вниз и вверх, снова вниз и вверх, заставляя ее открыться.
— Прости, любовь моя, но я не могу больше ждать. — Бенедикт сжал бедра Джулии и приподнял ее вверх, устроился у входа и снова приподнял бедра.
Нежная плоть растянулась, когда он начал заполнять ее.
— Теперь осторожнее, легче. — Но в голосе его звучало напряжение, а на шее канатами надулись мускулы от усилия сдержаться.
Бенедикт вышел и снова вошел, надавив чуть сильнее. Она громко вскрикнула.
— О боже. Если тебе больно, я перестану.
Судя по голосу, остановка его убьет. Джулия стиснула зубы, уперлась ладонями в его плечи и резко опустилась.
— Джулия! — воскликнул Бенедикт, не то предостерегая, не то умоляя.
— Ты сказал, я не могу сделать ничего такого, что тебе не понравится, — выдохнула она.
Он сжал ее бедра еще крепче.
— При чем тут не понравится? Я хотел тебя поберечь.
Джулия осторожно шевельнула бедрами. Резкая боль от его первого толчка прошла, теперь внутри лишь немного саднило.
Бенедикт сдавленно вскрикнул.
— Боже праведный, только не двигайся!
Джулия застыла.
— Я делаю тебе больно?
Он засмеялся, и оттого места, где они соединились, по ее телу пошли легкие содрогания. Джулия задрожала — внутренняя потребность снова проснулась, подавив все неприятные ощущения.
— Боже, нет. — Бенедикт закрыл глаза и вдохнул, войдя чуть глубже. — Просто ты такая тугая, влажная и жаркая внутри. Это настоящее блаженство!
О, какой голос — низкий, страстный, неотразимый… Он словно затягивает Джулию в себя, в свой мир, где можно поверить в него, и в его любовь, и в то, что он никогда не причинит ей вреда.
С ним ей не придется охранять свое сердце.
Бенедикт содрогнулся, и она ощутила это внутри. Он приподнялся на локтях, поцеловал ее в губы — раз, другой, третий — и с каждым его движением ее напряжение ослабевало. Бенедикт не велел ей двигаться, но боже, как она этого хотела!
Он поцеловал ее в шею у самого основания, и Джулия всхлипнула.
— Я бы дал тебе больше времени привыкнуть, — хрипло произнес Бенедикт, — но не могу больше сдерживаться.
Он снова лег, крепко сжал ее бедра и начал выходить, дюйм за дюймом, медленно и мучительно. Джулия обмякла на нем, разрываясь между облегчением и внезапным ощущением пустоты.
Бенедикт непрерывно смотрел на нее, его голубые глаза от желания почти почернели, а взгляд буквально ввинчивался в нее, удерживал, покорял. Затем толчок, резко дернувшиеся вверх бедра, и он заполнил Джулию целиком, задев какую-то точку внутри, отчего по ней словно разлилось жидкое пламя.
Она закрыла глаза, впиваясь пальцами ему в плечи, а он вонзался в нее снова и снова, и внутри нее нарастало наслаждение. Джулия тяжело, хрипло дышала, а Бенедикт вонзался, все ускоряя темп, и наслаждение стремилось к своему пику. Оно обрушилось на нее так же внезапно, как и в прошлый раз, только еще сильнее, потому что теперь он двигался вместе с ней.
Бенедикт отпустил ее бедра, и Джулия рухнула на него. Он чуть подтянул ее вверх и втянул в рот сосок.
Наслаждение усилилось.
Скоро она достигнет своего пика и воспарит. Да, да и да.
— Да поможет мне бог, — с трудом, хрипло и низко выдавил Бенедикт.
Темп еще возрос, каждый толчок его бедер был глубже, сильнее, мощнее, чем предыдущий. И вдруг Бенедикт дернулся, с последним толчком испустил сдавленный вопль и рухнул на подушки.
Он крепко обнял Джулию, подтянул ее к себе и впился в ее губы неистовым поцелуем, выскользнув из нее.
Пульс Джулии по-прежнему бился лихорадочно, кровь шумела в ушах, но она постепенно расслаблялась в его объятиях, положив голову ему на грудь и слушая, как, успокаиваясь, все медленнее бьется его сердце. Ее наполняло спокойствием, разливавшимся вокруг.
Она потерлась щекой о теплую грудь Бенедикта. Казалось, что он не может не прикасаться к ней — то к изгибу брови, то к мочке уха, то к жилке на шее — и делает это с благоговением. Джулия уютно прижалась к нему.
— Ты так и не рассказал мне о своем любимом воспоминании.
— Больше оно не имеет значения. — Бенедикт погладил ее по голове. — Нет ничего важнее этих минут. Я знаю, ты не хочешь этого слышать, но я люблю тебя. И всегда любил, даже в четырнадцать лет, когда у меня не было занятия интереснее, чем сбежать от учителя и скакать верхом на коне, слишком строптивом для меня.
Джулия приподняла голову.
— Ты любил меня тогда?
Бенедикт посмотрел ей в глаза и кивнул.
— Пожалуй, именно в тот день я это и осознал.
В груди набухало какое-то чувство, оно добралось до глаз, и их защипало. Как ей хотелось ответить ему тем же, причем искренне!
— О, Бенедикт…
Снаружи что-то загремело. Послышался крик, затем еще голос. В дверь коттеджа забарабанили кулаками, и она с грохотом отворилась.
Через главную комнату кто-то с топотом пробежал.
Бенедикт приподнялся на локтях.
— Что за чертовщина?
Он едва успел натянуть на них с Джулией простыню, как дверь спальни распахнулась. На пороге, растрепанный, с раскрасневшимся лицом и сбившимся набок галстуком (он никогда не появлялся в таком виде в обществе), стоял Кливден.
Глава 17
Позабыв о своей наготе, Бенедикт выскочил из постели.
— Да как вы смеете? Какого дьявола вы тут делаете?
Кливден окинул взглядом происходящее, и глаза у него расширились. Он кинулся на Бенедикта.
— Я могу спросить о том же! — взревел новоиспеченный граф и замахнулся.
Бенедикт увернулся от летящего в него кулака и впечатал Кливдена в стену. Прежде чем тот успел перевести дух, нанес ему такой апперкот, что голова идиота оказалась в штукатурке.
