— Это ты о чем?
— Да, в общем-то, ни о чем. Просто вспомнила одно замечание Ладлоу.
Вот это она сказала напрасно. Сильные пальцы стиснули ее локоть.
— Какое еще замечание?
Судя по голосу, Бенедикт не потерпит возражений. Будь оно все проклято. Джулия хочет забыть то, что наговорил ей Ладлоу, а не сообщать это Бенедикту.
— Похоже, я успела заработать определенную репутацию…
Пальцы сжались сильнее.
— Как он смеет сомневаться в твоей респектабельной репутации?
— О да, только вот ты затащил меня в темную комнату для разговора наедине.
Бенедикт опустил руку и отошел — на нее повеяло холодом. Судя по шагам, он направился в дальний конец комнаты.
— Это совсем другое. Клянусь богом, я его вызову.
— Ничего подобного ты не сделаешь. Мне плевать на Лалдоу, все это не настолько важно, чтобы ты рисковал своей жизнью.
Глухие шаги направились обратно. Бенедикт снова навис над ней.
— Что именно он тебе сказал?
— Всего лишь заметил, что я отказала каждому, кто делал мне предложение. Ты не можешь вызвать его за это на дуэль.
— В таком случае из-за чего же ты так расстроилась?
— Похоже, я отказала столь многим, что теперь меня считают холодной рыбой.
— Ладлоу тебе такое сказал? — Зашуршала ткань. Джулия представила себе, как натянулся его фрак, когда Бенедикт запустил пальцы в волосы. Нет, опять шаги. Он идет к двери. — Я должен связаться с Аппертоном. Он будет моим секундантом.
В голове вспыхнуло воспоминание: ей девять лет, она поскользнулась на камне. Мгновенное ошушение невесомости, затем громкий всплеск. Бенедикт с побелевшим лицом колеблется всего секунду, затем прыгает за ней. Его голова дважды исчезает под грязной водой, прежде чем она вытаскивает его наружу. Как мало он изменился, по-прежнему впадает в панику из-за пустяков.
— Бенедикт!
Услышав свое имя, он резко остановился. Видимо, она тоже обладает властным голосом.
— Ладлоу мне такого не говорил, во всяком случае, не этими словами. Хотя смысл я отлично поняла. Кажется, он решил, что это делает меня идеальной для него невестой.
— Идеальной невестой? — В его голосе прозвучало отвращение. — Да кому нужен такой брак?
Джулия глубоко вздохнула. Она никогда не думала, что ей придется признаваться в подобном мужчине, пусть даже они знакомы почти всю жизнь.
— Мне.
Секунда-другая полной тишины.
— Это ты не всерьез.
— Еще как всерьез. Я несколько лет наблюдала за тем, как моя сестра изнывает от чувств, которые якобы должны делать человека счастливым. Ей они не принесли ничего, кроме боли и страданий. Так зачем же мне открывать свое сердце для чего-то подобного?
В голове всплыла картина, от которой Джулия так давно пыталась избавиться. Ее передернуло. Она зажмурилась и прогнала воспоминание прочь. Ни к чему вспоминать тот день, даже если он имеет более непосредственное отношение к ее отказу от любви, чем все, что совершила София.
— И ты совсем не веришь в то, что все-таки стоит рискнуть? — Бенедикт незаметно подошел к ней ближе, и голос его пророкотал в нескольких дюймах от ее уха. Властные интонации исчезли полностью, сменившись чем-то низким, бархатным, искушающим, от чего внутри у нее все превратилось в жидкий огонь. — Если на твои чувства ответят…
— Не на что отвечать, у меня их нет. — Джулия испустила смешок.
Несколько мгновений только его дыхание, поверхностное, жесткое, возбужденное, нарушало тишину в комнате.
— У тебя нет чувств? Ни за что не поверю. Я помню, как ты забиралась на деревья, чтобы положить птенцов обратно в гнездо.
Вот тут ей следовало бы рассмеяться, но вместо этого по спине пробежала дрожь, так убежденно звучал его голос.
— Верь во что хочешь. Только я-то знаю всю правду о себе.
— А вот в этом я не уверен. — Дрожащие пальцы прикоснулись к ее шее. Пульс Джулии мгновенно ускорился, она со свистом втянула в себя воздух, и в темноте это прозвучало особенно громко. — Просто невозможно, чтобы ты и сейчас утверждала, будто ничего не чувствуешь.
О, она чувствует, чувствует слишком сильно, и ощущения эти невероятно соблазнительны.
— Ты не убедишь меня в том, что хочешь выйти замуж, не испытывая вообще никаких нежных чувств.
Джулия потянулась в надежде успокоить его, но тут же спохватилась и сжала пальцы в кулак. Лучше не прикасаться к нему сейчас, когда он в таком странном настроении.
— Я буду далеко не первая. — К примеру, мама выходила замуж именно по такой договоренности. — И не последняя.
— Значит, ты упустишь то лучшее, что может предложить нам жизнь.
— Зато уберегу себя от боли и страданий, когда все это рухнет.
— Ради некоторых вещей можно вытерпеть даже боль. И уж точно стоит ради них рискнуть.
В темноте Джулия не заметила его движения, но накал эмоций обострил все остальные ее чувства. Единственное предупреждение — шелест ткани. Но прежде чем мозг успел сообразить, что означает этот звук, Бенедикт грубо схватил ее за плечи и впился губами в рот.
Глава 9
Едва их губы соприкоснулись, Джулия словно оцепенела, и Бенедикт приготовился к пощечине или к удару коленом в пах. Он заслуживал и того и другого за то, что так накинулся на нее.
Но ничего не произошло.
Вместо этого Джулия едва слышно застонала, и этот жалобный звук подействовал на него сильнее, чем любой удар. Бенедикт начал целовать нежнее, надеясь, что сумеет успокоить ее. Он хотел, чтобы она откликнулась на поцелуй.
Да что уж там, ему это было необходимо.
Тело кричало, требуя, чтобы Джулия сдалась, так же как легкие кричали, требуя воздуха. Бенедикт снова и снова прижимался к ее губам, дразня, упрашивая, пока она не выдохнула. Он воспользовался тем, что роскошные мягкие губы приоткрылись, и провел по ним языком.
— Ах!
От столь изумленного шепота пах пронзило жаром. Бенедикт обхватил ее затылок ладонью, чтобы удержать Джулию на месте. Он снова прильнул к ее губам и почувствовал робкий отклик. Ее руки поползли к его плечам, пальцы зарылись в тонкую шерсть фрака, вцепившись в него.
Другой рукой Бенедикт обнял ее за талию, наслаждаясь прижавшимся к нему телом: прелестные груди, податливые бедра, длинные ноги. Джулия чуть покачнулась в его объятиях, и он впился в ее губы сильнее и крепче.
А когда их языки сплелись, Бенедикта охватило ликование, и в горле зародился стон. Ее неопытные отклики, подогреваемые зарождающейся страстью, возбуждали его сильнее, чем умелые ласки куртизанок.
