В лицо Джулии бросился жар, и она мысленно взмолилась, чтобы тусклый свет мерцающих в коридоре свечей не позволил разглядеть ее покрасневшие щеки. Она искоса взглянуда на Софию, но та с трудом прикрывала усмешку веером. Отсюда помощи ждать не приходится.
Бенедикт сделал шаг вперед.
— Довольно.
В голосе его прозвучала властность, какой Джулия никогда раньше не слышала. Она предположила, что он научился этому на войне. Во всяком случае Аппертон мгновенно понял намек.
— Да, конечно.
Глаза Софии над розовым шелком веера раздражающе поблескивали. Если бы они могли говорить, то заявили бы: «Похоже, я наткнулась на что-то совершенно восхитительное!»
Джулия откашлялась.
— Должно быть, музицирование уже закончилось.
Аппертон поднес руку к уху и театрально поморщился.
— Не совсем. Я почти узнал последние такты «Сонаты до мажор» Моцарта.
Джулия взяла сестру за руку.
— Мама будет удивлена, почему мы так долго отсутствуем. Необходимо вернуться.
Едва Джулия успела сделать шаг в сторону зимнего сада, как на пороге появился Ладлоу. Как только его взгляд упал на Джулию, он сразу улыбнулся.
— Как удачно, мисс Джулия. Я думал, вы уже ушли домой.
Она коротко кивнула ему — больше никаких попустительств.
— Я уверена, мы уедем довольно скоро.
— Может быть, мы с вами встретимся позже. Леди Уитби устраивает раут, и, кажется, там будет место для танцев. Могу я надеяться на вальс с вами?
— Мне ужасно жаль, но боюсь, я должна отказаться. У меня начинает болеть голова. Думаю, мне лучше всего поехать домой.
Улыбка Ладлоу дрогнула.
— Какая досада. Что ж, полагаю, тогда я увижу вас в понедельник.
Поклонившись, он повернулся, сделал знак лакею и направился к лестнице.
— Этот человек начал слишком часто досаждать вам.
Джулия не просто услышала слова Бенедикта, она их почувствовала. Он умудрился подойти к ней совсем близко, пока Ладлоу посылал за каретой.
Аппертон скрестил на груди руки и прислонился спиной к стене.
— Ничего удивительного, с учетом…
— С учетом чего? — спросила Джулия,
Бенедикт шагнул вперед. Как показалось Джулии, довольно угрожающе.
— Да, Аппертон, может быть, объяснишь? — И, словно подчеркивая сказанное, он мотнул головой в сторону Софии.
Аппертон вскинул светлые брови.
— Вопреки расхожему мнению, я умею читать.
— Возможно, это и правда, но головой ты пользуешься не всегда, так ведь?
Джулия посмотрела на одного, потом на другого. Они дружили со школы, и любые оскорбления, которыми обменивались, всегда звучали вполне добродушно. Но не сейчас. Бенедикт злобно уставился на друга.
— Я в полном недоумении, — сказала София.
— Я тоже, — согласилась Джулия.
Алпертон оторвался от стены.
— Почему кого-то удивляет, что очаровательная юная леди с хорошей репутацией, из приличной семьи привлекает внимание кавалера?
Здесь явно скрывалось что-то еще, но Джулия понимала, что честного объяснения можно не ждать. Только не пока Бенедикт и Алпертон продолжают вести безмолвный диалог.
— Что хотелось бы знать мне, — сказал наконец Бенедикт. — Так это то, почему Ладлоу думает, что увидит тебя в понедельник?
— Должно быть, мама пригласила его на обед, — тихо произнесла София с откровенной болью в голосе. — Но она мне не говорила.
Джулия уставилась на сестру. София едва заметно пожала плечами, отвечая на неозвученный вопрос. Джулия никак не могла понять, почему у матери полностью отсутствует чувство такта. Одно дело устроить обед, чтобы объявить о помолвке Софии, и совсем другое — пригласить предмет безрассудной страсти дочери стать свидетелем происходящего.
Но в глубине души Джулия понимала, что именно руководило поступками матери. Она, конечно, посадит ее и Ладлоу вместе в надежде, что они поладят. И он будет подсовывать Джулии лакомые кусочки со всех блюд, до которых сможет дотянуться, и постарается очаровать ее своим остроумием и красотой.
Зачем выдавать замуж одну дочь, если можно выдать сразу обеих? И что еще важнее — каждую за графа.
Но Джулия постарается разрушить планы матери. Бенедикт с радостью ухватится за возможность сесть между ней и Ладлоу. Но не сочтет ли Бенедикт такое приглашение поощрением? Она едва удержалась, чтобы не покачать головой, ведь это нелепо. В детстве они множество раз обедали вместе, и он не увидит в ее приглашении ничего, кроме простой дружбы, как было всегда.
Джулия положила ладонь на руку Бенедикта, и его крепкие мускулы под превосходной тканью фрака напрягись.
— Хочешь прийти к нам на обед в понедельник?
Глава 7
— Вот прекрасная кобыла. Славные линии, здоровые зубы, широко расставленные глаза и широкая грудь.
Бенедикт невольно напрягся. Он дожидался этой минуты весь день.
Нефертари, словно поняла слова аукциониста, взмахнула хвостом и высоко подняла голову, презрительно оглядев толпу простых смертных. Грум поцокал языком и дернул за уздечку, но она не шевельнулась.
— Превосходная родословная. Прослеживается вплоть до самого Годольфина Арабиана[2]. Настоящий рекорд.
Это должно было послужить сигналом для грума к объезду ринга и демонстрации поступи лошади, но Нефертари не сдвинулась с места и только шевелила ушами. Она не сделала даже пары танцующих шагов в сторону.
Улыбнувшись, Бенедикт прислонился к колонне и скрестил на груди руки. Подобное упрямство наверняка оттолкнет большинство покупателей, а если они так и не увидят ее поступь, он вполне может приобрести породистую кобылу за бесценок.
Аукционист невозмутимо продолжил.
— Что мне предложат за это прекрасное животное?
Бенедикт открыл рот, но его опередили:
— Две сотни!
Проклятие. Сжав губы, он окинул взглядом собравшихся на торги людей, стоявших по периметру ринга. День выдался пасмурный, но Бенедикт все же разглядел копну золотистых волос напротив. Ладлоу. Черт бы его побрал.
— Двести двадцать пять! — присоединился к торгам другой голос.
— Двести пятьдесят! — выкрикнул третий.
— Триста. — Ладлоу
Да чтоб ты провалился, идиот.
— Триста пятьдесят, — крикнул второй джентльмен, опередив остальных. Неважно. Двое незнакомых покупателей, скорее всего, просто хотят поторговаться. Бенедикт может и подождать.
— Пятьсот.
