И вновь шагнул, почти коснувшись грудью дула револьвера. Наверное, в следующий миг он бы выбросил руку и просто сжал мою кисть своей железной хваткой. Да только я взвела курок.
— Убью вас? – переспросила я взвинченным голосом. И сама же ответила: - Легко! Оцените, как удачно складывается мой день – утром вы меня шантажировали, а нынче я держу вас на мушке. – Дабы сбить с него спесь, я тоже попыталась усмехнуться. - И ведь, убей я вас, никто и никогда не свяжет это с моим именем. В столь злачном месте вас и найдут-то далеко не сразу! Сами знаете, что сделает хозяин трактира с вашим телом, когда найдет его через неделю. Отвечайте, зачем вы приехали сюда?!
Фустов медлил. Он более не делал попыток подойти, но и подчиняться не собирался. Спросил сам, мрачнея еще больше:
— Вы ведь прочли письма? Так зачем спрашиваете?
И отчего-то не смог выдержать моего все еще изумленного взгляда. Рывком отвернулся, уставившись в угол.
— Так это правда? – спросила я прямо. - Вы и есть тот мужчина, с которым у Ксении Хаткевич была связь? И в день похорон, выходит, я видела вас у ее могилы?..
— Я полагал, вы узнали меня тогда. Поэтому и сбежали из города столь поспешно.
— Если бы я узнала вас и поняла всю правду, то уж точно не сбежала бы, а поделилась теми новостями с кем следует! Хоть с Вильчинским! Боже… ведь вы намеренно старались запутать следствие! Вы сами же и забрали письма из бюро в будуаре Ксении – а несчастного Ерохина обвинили в халатности. Может, вы и под пулю подставили его затем, чтобы было на кого все свалить?
Фустов поморщился:
— Я не чудовище, что бы вы там себе не думали. Его смерть это случайность.
— Вы рассчитываете, что я поверю вашим словам? Однажды имела глупость поверить… а вы так мерзко со мною обошлись.
Чего я ждала в ответ? Извинений? Покаяния?
Но нет, извиняться Глеб Викторович не собирался.
— Что ж, пусть это станет вам уроком, - взвешенно ответил он. - Верить никому нельзя. Даже самым близким людям. – И осведомился с делано невинным выражением лица: - Вы уже выяснили, зачем ваш супруг пустил по городу слухи о «Рокоте»? Ведь это он все провернул! По его воле Петербург кишит жандармами, и каждый день устраивают облавы на этих «народовольцев»… или «рокотовцев» – сам черт не разберет, кто они такие. Так выяснили или нет, зачем вашему супругу-преподавателю это все?
Слова его укололи меня весьма ощутимо. Я и впрямь голову сломала, выдумывая благовидные предлоги для Жениного вранья. И если завтра вдруг найду в своей прическе седые волосы – о причине гадать не придется.
Однако для меня очевидным было, что Фустов и добивается того, чтоб я потеряла остатки самообладания. Потому показать ему свою слабость никак не могла.
— Так-так, - зло усмехнулась я вместо этого, - выходит, господин Фустов, вы сами стали жертвою обмана? И кто же обошелся с вами столь жестоко? Неужто Ксения Хаткевич? Вы за это велели ее убить?
Моя провокация оказалась более успешной: Фустов вспыхнул, будто свечка. Произнес с плохо сдерживаемой яростью:
— Не произносите даже имени ее!
— Отчего же? Видимо, до мая этого года вы любили ее и жаждали развода – а после что-то случилось. Если вы так и не дали документам ход.
Наверное, я не была бы такой смелой, не держи до сих пор его на мушке. Но даже с револьвером я не почувствовала себя в безопасности, когда Фустов гаркнул, взбешенный моими словами:
— И что?! Что значит слово проститутки против генеральского? У нас бы все равно не вышло ничего без поддержки сверху! Следовало подождать… еще немного…
И тогда меня осенило:
— Да ведь вы и в полицию устроились лишь для того, чтобы когда-нибудь добиться больше власти, чем генерал… Вы любили ее уже очень давно, верно?
— Я любил ее, еще когда был ребенком, - смиряя пыл, признался Глеб Викторович. – Она приходилась дальней родственницей моей матери – и когда осиротела, родители взяли ее в дом. Мы собирались пожениться. И они знали об этом – знали и о моих чувствах, и о ее… - он снова принялся горячиться, - вот только считаться с ними не думали! Мечтали, что я выучусь в Сорбонне и открою адвокатскую контору. Уже и кабинет прикупили к моему возвращению. А о том, что выдали Ксению замуж – против ее воли, за старика – даже не обмолвились! Я лишь по возвращению узнал, что она уж полгода, как замужем.
— Потому Хаткевичу и показалась ваша фамилия знакомой в тот раз, - поняла я. – Ведь это была фамилия родственников его жены. И, рано или поздно, генерал об этом вспомнит. Вы не боитесь?
— Если вспомнит – тем лучше, - ровно ответил Фустов. – Нет, я не боюсь его. Ничуть. Что он может сделать мне теперь? Я и впрямь устроился в полицию, чтобы получить власть – большую власть, против которой даже генерал не смог бы ничего сделать.
— И, вероятно, у вас все получилось бы. С вашей-то решительностью. А совесть убивали кокаином?
— Снова осуждаете?.. – Фустов как будто был этим удивлен.
Я не ответила.
— Как вы заставили Иду Шекловскую давать показания против Хаткевича? Опять шантажом?
— Ее брат… - неохотно пояснил Фустов, - он водил шапочное знакомство с одним из арестованных «народовольцев», это и дало право подозревать его в причастности. Мальчишке лет девятнадцать, никакой он не «народоволец», конечно, но если бы я дал делу ход… Ради брата она готова на все. Только и ее показаний было недостаточно. Я тянул с процессом, все ждал чего-то. Покуда не стало слишком поздно. Вероятно, он узнал о нас… понятия не имею, откуда – мы были крайне осторожны. Я должен арестовать Хаткевича, поймите, Лидия Гавриловна. Если я до сих пор хожу по земле, то лишь для этого. Потому и просил вас о помощи – и снова буду просить, умолять, если хотите…
— Теперь вы готовы умолять?
— Я понимаю, что не заслужил вашей дружбы. Но… все же знайте: я никогда не сделал бы того, чем угрожал вам. Я лишь пугал вас.
Ладонь, сомкнутая на рукоятке револьвера, уже начинала уставать – я все-таки ее опустила. Не очень-то я верила в раскаяние господина Фустова. Будь я безоружной – в ход бы снова шли угрозы, а не мольба.
И все-таки я попыталась достучаться.
— Вы должны оставить Хаткевича в покое – свою жену он не убивал.
— А кто же это сделал? «Рокот»? – зло спросил Фустов. – Вы что же до сих пор не поняли, что этот кружок – фикция?
В этот раз я с ним согласилась, поспешно кивнув:
— Кружок – фикция. Но студенты, которые в нем состоят, этого не знают…
— Студенты? – продолжал усмехаться Фустов. - Так их теперь несколько?
— Двое. - Я, кажется, даже знала их фамилии – Зимин и Шекловский. Однако называть их Фустову не торопилась. К тому же видела, что он не верит мне. Но все равно продолжила. – Минимум двое. Один из них – Клетчатый. Но они, разумеется, действуют не по своей воле, они подчинены кому-то. Именно этот третий выбрал Ксению Хаткевич жертвой! Подумайте сами: будь Хаткевич убийцей Ксении – он бы сделал все иначе! И уж точно не затевал всю эту историю с листовками «Рокота» и газетами…
