Под утро мне снится сон. Я лечу над городом. Я едва касаюсь заснеженных крыш и дымовых труб, но улицы подо мной холодны и пустынны.
Я поднимаюсь выше сквозь толстую пелену туч, чтобы вдохнуть чистый ночной воздух. Наверху так холодно, что у меня замерзают ресницы, но я хочу поиграть среди звёзд: они манят меня, и луна скалится в широкой кривой ухмылке.
Но город снова влечёт меня к себе, и я медленно спускаюсь вниз, пока не вижу под собой огни.
За городом тропинка поворачивает на запад. Среди дымящихся костров я вижу полуразрушенные дома. Рядом с ними пруд, заваленный мусором. На воде неподвижно спят два белых лебедя. Они сунули головы под крыло, а лиса бесшумно крадётся прочь с птенцом в зубах. Никто ничего не видит и не слышит, хотя я сверху слышу пронзительный крик тревоги, когда птенец наконец прекращает борьбу.
За амбаром в повозке роются два человека, освещённые тусклым светом фонаря. Они собирают бумагу, и она громко шуршит. Я пролетаю совсем низко над ними, но они настолько поглощены своим делом, что не замечают меня.
Они ничего не слышат, кроме лёгкого шороха крыльев.
«Наверное, сова», – думают они.
Я снова делаю круг, прорываясь сквозь облака, и лечу вверх к смеющейся луне. Потом делаю глубокий вдох и ныряю вниз.
Я снова поднимаюсь, чтобы парить на краю неба, и через разрывы туч вижу крупного мужчину, идущего из города. Мне хочется разглядеть его получше, поэтому я опускаюсь ниже, пока почти не ощущаю его дыхание. Он нетвёрдо шагает между замёрзшими колеями, и я слышу, как он насвистывает. Весёлая мелодия повторяется снова и снова, как в детской игре.
Он останавливается и подходит к людям. Неужели я вижу нож? Какой-то клинок?
Раздаётся крик. Люди бросаются бежать.
Я пытаюсь крикнуть, но ветер уносит мои слова. Я смотрю, как здоровяк опускается на землю. Я зову его, но у меня пропал голос, и он всё равно меня не слышит.
Двое мужчин почти дошли до города.
Я снова описываю круг. Человек неподвижно лежит на земле.
Снег белый.
А потом красный.
Я просыпаюсь в страхе, сам не зная почему. Я бессмысленно смотрю на падающий снег, пытаясь вспомнить, почему сижу у окна в одежде.
Этот сон – человек на земле. Красный снег.
Пивная, человек со шрамами.
Чертежи.
Я вытаскиваю из кармана бумагу. Она вся покрыта записями мистера Чэня. Мешанина слов и рисунков вокруг знакомых очертаний стрелы. Летающая машина. Чертёж легко помещается обратно в сферу, и я надавливаю на деревянные лепестки, пока они не закрываются с лёгким щелчком. Я катаю сферу по покрывалу, раздумывая, куда бы её спрятать. Она слишком большая. Чердак Тода – самое лучшее место, но пока сферу надо спрятать в нашем доме. Я проскальзываю в гостиную и ощупываю внутреннюю поверхность часов. Там есть широкий выступ, и я раньше уже прятал туда вещи от мамы и Полли. Придётся снова это сделать. Сфера катится по выступу и останавливается посередине. Снаружи её не видно, а с боков она сливается с корпусом часов из красного дерева.
Внизу Полли и Битти сидят за кухонным столом, пьют чай и перешёптываются. Лицо Битти бледное и встревоженное. Мамы нигде не видно.
– Что случилось? – спрашиваю я.
– Дядю чуть не убили, – говорит Битти. – Это проклятие мистера Чэня. Так говорит бабушка. Она говорит, что это от того, что он был учеником Мефистофеля…
– Тише, Битти… Это не так, его не убили, – перебивает Полли.
– Что? – спрашиваю я, опасаясь услышать ответ.
Я беру кусочек апельсиновой кожуры и раздавливаю его пальцами. Кухню наполняет резкий сладкий аромат.
– Этот человек пришёл в дом с миссис Лав, – начинает Полли.
– Он собирается снять дом мистера Чэня у миссис Лав. Мама решила, что он очень красивый. Она надела новое платье, в котором у неё прямая походка, – перебивает Битти.
Полли продолжает:
– Мама угостила его кофе, и пока он был здесь, Сэмюэл Парфитт пришёл сказать, что дядю нашли полумёртвым на дороге домой.
– И этот человек повёз маму к дяде в блестящей карете. Он солдат, сражался с французами и много где ещё, и его зовут полковник Блэйд. Это произошло несколько часов назад.
Я качаю головой.
– Но что же случилось с дядей?
– Они его зашили, – отвечает Битти. – Как пудинг.
– Битти! – вскрикивает Полли. – Перестань!
– Они знают, кто это сделал? – спрашиваю я.
Я задаю этот вопрос, но кажется, уже знаю ответ. Я всё видел во сне.
– Мы этого не знаем, мальчик. – Бабка, шаркая, спускается вниз по лестнице и заходит на кухню. Она держит руки над плитой и кашляет, как лошадь. – Это знает один Господь. Возможно, это была божественная кара за то, что твой дядя был связан с тем безбожным домом напротив. – Она замолкает, и её глаза расширяются. Она поворачивается к Битти. – Или это всё феи. – Бабка отправляет в рот последний кусок хлеба и со стонами поднимается обратно по лестнице, пуская газы.
Полли смотрит на меня.
– Чем ты сегодня будешь заниматься?
– Буду искать работу. Битти тоже может пойти. – Я усаживаю её на бедро. – Хочешь пойти помочь мне искать работу?
– А снег очень глубокий?
Я качаю головой.
– Тогда возьми меня с собой, Атан, и научи лепить снежки.
– Передай это миссис Кац, ладно? – Полли бросает мне свёрток и тяжёлое пальто из новой синей шерсти. Потом она принимается рыться в буфете. – Вот, возьми, это папины… И вот это. – Она повязывает мне на шею шёлковый шарф. – И не возвращайся, пока не найдёшь работу.
Глава 12
– Думаешь, это действительно ангелы, Атан? – спрашивает Битти, подставляя ладони в рукавицах под снежинки, кружащиеся вокруг.
– Ангелы? – переспрашиваю я, вытаскивая инвалидное кресло из канавы и объезжая большой обледеневший участок. До Нью-Кинг-стрит не очень далеко, но Битти то и дело кидает снежки мне в лицо, и у меня такое чувство, словно мы идём целую вечность.
– Или умершие? Тысячи потерянных душ, которые наконец смогут отдохнуть?
Я смеюсь.
– Мистер Чэнь однажды сказал мне, что если посмотреть в увеличительное стекло, то увидишь, что у каждой снежинки свой особый узор. Это ледяные кристаллы, а не ангелы.
Двое мужчин с красными лицами, ругаясь, проносят мимо паланкин.
– Ты сможешь это делать? – спрашивает Битти.
– Думаю, да. – Я смотрю, как мужчины сворачивают за угол. – Кажется, это довольно легко.