Вереница дальнейших событий сменялась одна за другой, и я была в растерянности, не понимая, в какую сторону бежать, чтобы не ошибиться и не оказаться в тупике. И только случайная встреча с Рейном расставила все по своим местам. Я рассказала ему про смерть сестры, про необходимость уехать из России, про беременность и желание скрыться от глаз Роланда, и он вызвался мне помочь. Предложил переехать в Люксембург, где у него было много знакомых, способных помочь обустроиться в городе и найти работу родителям. Что касалось меня, то он приложил много усилий, чтобы сделать меня помощником стилиста по заграничным съемкам в их журнале. В дальнейшем мне приходилось много работать, чтобы оправдать его ожидания и веру в мои силы. И все прошло не зря — через пару лет меня повысили до стилиста. Родители отнеслись с пониманием на моё желание обновить нашу жизнь и поддержали моё решение на переезд. Старый знакомый Рейна продавал небольшой двухэтажный дом в пригороде Люксембурга. Цена была приемлемой и приятной, и хоть всей суммы на этот дом у нас не было, даже с отложенными мною деньгами с работы в братстве, мы все равно купили его — Майер выручил и здесь, одолжив нам одну треть от суммы недвижимости.
Наверное правду говорят, что в самый темный день ты обязательно встретишь на пути человека с факелом, который поможет тебе добраться до намеченного пути. Для меня этим человеком стал Рейн.
Шли дни, слезы и грусть все так же присутствовали в нашем доме, но мы были друг у друга и старались поддерживать свою скорбь в равновесии, устраивая по вечерам душевные посиделки, разговаривая обо всем на свете до самого утра. А потом каждый бежал по своим делам: папа Эрнест занимался любимым делом — ремеслом и вскоре у него появились клиенты, папа Геннадий устроился в местный магазин продуктов продавцом, но после упорного труда, его сделали управляющим, мама пекла выпечки и продавала их магазинам, а я сидела над новыми проектами. Все шло по течению, и лишь моя беременность протекала против неё. Прошло полгода после этой новости, а все так же не хотела этого ребёнка. И это душило меня, ведь я не могла даже поговорить с кем-нибудь об этом. Я скрывала свои истинные желания от родных, чтобы не ранить и не разочаровать их. Казалось, что я так и не сумею принять и, уж тем более, полюбить этого ребёнка, но я ошибалась.
Мы случайно столкнулись с Аннет Варди на одной из съёмок. Она приехала с Рейном, и он нас представил друг другу. Женщина внимательно изучала меня, видимо, старалась понять, почему её близкий друг и уважаемый коллега так печётся о будущем какой-то девицы. Я не помню, как завязался наш разговор, но отлично помню, как несколько неосторожно брошенных мною слов ясно дали ей понять, что мой ребёнок нежеланный, и его скорое появление меня лишь угнетает. После окончания съёмок она пригласила меня на ужин в один из её любимых ресторанов в Риме.
— Давно я не видела таких, как вы, — произнесла она, всматриваясь в мои глаза, как только мы сели напротив друг друга. — Больно напоминаете меня.
— Сочту за комплимент.
— Нет, этим, скорее, я хотела вас оскорбить.
Её слова, оставшись мной непонятыми, заинтриговали меня. Я вопросительно смотрела на неё, не решаясь заговорить. Ждала, когда она сама приступит к сути, ведь не просто так она решила уделить своё свободное время малознакомой сотруднице.
— Невозможно, чтобы обладатель таких глубоких и красивых глаз был таким грязным внутри, — заявила она, смутив меня. — Не поверю, что Майер станет дорожить таким человеком.
— Что же я такого сказала или сделала, раз вы успели сделать обо мне такие выводы?
— Мне было достаточно пары фраз и нескольких жестов, чтобы понять, как ненавистен вам ребёнок, которого вы носите под сердцем.
Я уже тогда не помнила сказанных слов, поэтому была обескуражена таким резким, но в то же время, точным суждением.
— А вы всех своих сотрудников пытаетесь наставить на путь истинный? — старалась сарказмом скрыть то, какой дискомфорт начинала доставлять мне эта встреча.
— Я уже сказала, что вы, милочка, напоминаете мне меня.
— Я не думаю убивать этого ребёнка, если вы думаете об этом. Да и поздно уже для таких радикальных мер.
— Она ведь все чувствует. Знает, что её не любят и не хотят.
Её слова неожиданно ранили. Мне вдруг стало плохо от мысли, что крохотное беззащитное существо, которое нуждается в заботе и любви, чувствует, что человек, который является для неё целой Вселенной, равнодушен и озлоблен к ней.
— Я боюсь её.
Это признание стало отправной точкой моего рассказа. Я излила ей душу, рассказав про отношения с Роландом, про смерть Эмми, про свои страхи. То ли это были гормоны, то ли душевная слабость, то ли все вместе, но с глаз постоянно текли слезы, и я ничего не могла с этим поделать. Она внимательно слушала меня, изредка подавая салфетки и стакан воды, а потом снова заставляла говорить. И я говорила до тех пор, пока слов во мне совсем не осталось.
— Есть ценные вещи в жизни, а есть бесценные. Она, — указывала на живот, — Относится ко второй категории. Ты должна бояться не ошибок прошлого, а тех, что совершаешь сейчас. Поверь, они приведут тебя к краху.
Она говорила "поверь", и я верила. Я слышала не просто слова, заученные из книг, я слышала опыт, страдания, я слышала настоящую жизнь в них.
— В твоей ненависти к отцу ребёнка столько нераскрытой любви. Я слышу это в каждом твоём слове и вижу в твоих глазах. И вместе того, чтобы бояться дочь, лучше подари ей всю любовь, которую не сумела подарить ему. Полюби той нежной любовью, которой любила сестру. А когда она появится на свет, ты почувствуешь, как в сердце зарождается ранее непостижимая тобою любовь.
И она оказалась права. С появлением на свет Арианы, я чувствовала, как сзади прорезались крылья, как жизнь вновь приобретала смысл и яркие краски. Пусть я родила её, но именно она подарила мне жизнь, воскресив из пепла.
«Глоток свежего воздуха в спертом воздухе нашей семьи» — как же точно однажды сказала мама.
Открываю глаза, услышав голос дочери:
— Мам, — шепчет заспанным голосом, рукой ища меня, — Ты здесь?
— Да, родная, здесь.
— Обними меня, я скучаю.
Обнимаю, свернувшись клубком вокруг неё, желая спрятать её от внешнего мира, закрываю глаза и засыпаю рядом с самым любимым и драгоценным человеком.
* * *
— Как прошли твои дни? — интересуюсь у малышки, пока мы с Эрнестом ведём её в детский сад.
— Вчера я познакомилась с новым мальчиком. Его почему-то все обижают, — она поднимает голову вверх, чтобы посмотреть на меня. — Он что, плохой?
— А как тебе показалось, милая?
— Мне показалось, он хороший. Когда я к нему подошла, он так обрадовался, что поделился со мной всеми своими игрушками. А я ему подарила сову, — она смущённо улыбается. — Ты же не будешь ругать меня за это?
— Как я могу ругать тебя за твою доброту и щедрость, моя принцесса? — наклоняюсь и целую её в лоб. — Уверена, он хороший мальчик, и скоро все это поймут и тоже подружатся с ним.
