— Мне показалось, наша семья имеет прямое отношение к тебе, милочка.
— Я вам не милочка, — встаю с дивана и беру Ариану на руки.
Боюсь сказать или сделать что-то лишнее, что повлечет за собой ещё больше вопросов и сомнений, поэтому не знаю, как уйти и что сказать перед тем, как выйти отсюда.
— Не станешь же ты отрицать, что Роланд отец этой девочки? — самодовольно продолжает женщина.
— Эльвира, хватит, — вступается Роланд. — Тебе ясно дали понять, что ко мне она не имеет никакого отношения, — говорит строго, уже без улыбки на лице.
— У меня нет папы, — вдруг заявляет Ариана.
И в эту секунду я готова провалиться сквозь землю. Ханукаев переводит своё внимание на меня, и в глазах его проскальзывают немые, но отчетливые знаки вопросов.
— Так не бывает, детка, — отвечает ей Эльвира. — У всех есть папа.
— У меня есть папа. Мама говорит, он меня любит от земли до луны. Но…
— Ариана, хватит, — одергиваю дочь, — Не нужно чужим людям рассказывать про своего отца.
Она сразу замолкает, утыкается носом мне в шею и тихо шепчет: «прости». От этого становится только дурнее. Сорвалась на дочь из-за бестактности взрослой бабки — уму непостижимо. Хочется схватить настольную лампу, которая находится под рукой и разок дать по голове, чтобы привести женщину в чувства. Мало того, что всколыхнула всех присутствующих, так ещё и у ребёнка разбудила больные чувства.
— Всем спокойной ночи, — говорю, не скрывая своего недовольства, и ухожу прочь.
Перед сном, лёжа рядом с малышкой, я крепко обнимаю её и извиняюсь, что нагрубила ей.
— Я хотела защитить тебя. Чтобы не думали, что Роли мой папа.
— Это я должна тебя защищать, моя девочка, — целую в висок.
Она не продолжает тему этого разговора, просит прочитать ей сказку и через минут десять засыпает крепким сном. Я уверена, что в голове её было намного больше мыслей и слов, но она сдержала их в себе. Уверена, она хотела сказать что-то ещё, но, будто чувствуя моё потерянное состояние и растерянность, решила промолчать. Смотрю на неё и не могу поверить, что в таком маленьком человеке заложено больше мудрости и такта, чем во взрослой человеке. Не верю и не понимаю, за какие заслуги эта девочка выбрала меня своей мамой. Именно в эту секунду я ловлю себя на мысли, что не достойна её. И от такой мысли накатывают слёзы.
В комнату стучатся, а после, в неё входит Лайла. Пишет мне на листке, что Роланд ждёт меня сейчас в гостевой комнате, в которой ночует, и она с радостью пока присмотрит за Арианой. Я благодарю её, накидываю на короткое шёлковое платье пеньюар и выхожу из спальни.
Постучав в дверь и не получив ответ, я приоткрываю её и заглядываю вовнутрь. В спальне никого не было, но я замечаю открытые настежь двери, ведущие на балкон. Ветер колышет шторы, что развиваются по комнате, и я прохожу туда.
Оказавшись на пороге, смотрю в спину Роланда, который, облокотившись на балюстраду смотрит на освещённый фонарями лабиринт.
— Ты звал меня? — обращаюсь к ним, смотря в спину.
Он зовёт меня жестом руки, и я подхожу к нему. Встаю рядом и вижу, что он держит бокал с коньяком. Предлагает мне, но я отказываюсь, направив своё внимание на лабиринт. С этого ракурса он особенно прекрасен.
— Завтра с утра вы вылетаете частным рейсом, — произносит, сделав глоток.
— Хорошо, — с трудом вырываю из себя.
Ком разрастается в горле, во рту будто разбиваются десятки стёкол и разрезают десна, а сердце бьётся в такой истерике, что, кажется, сейчас точно разорвёт грудную клетку.
Сама не осознаю того, что пячусь назад от него. Оба тяжело дышим, смотря друг другу в глаза. В его взгляде вспыхивает пламя страсти. И я млею. Медленно разлагаюсь.
— Я пойду, — выдавливаю из себя, больше всего желая, чтобы он попросил остаться.
Разворачиваюсь, но он хватает меня за талию и притягивает к себе.
— Во-первых, ты расскажешь дочери, кто её отец. Не имеешь право лишать её родителя, — прижимает ближе, сжав пальцы настолько сильно, что я вскрикиваю, не сдержавшись от боли.
— А во-вторых? — хочу поскорее сойти с темы отцовства Арианы.
— Этой ночью ты останешься со мной, — не просит, лишь ставит перед фактом.
Его слова кружат голову, я еле стою на ногах от внезапно охватившей меня эйфории. Отношения с Роландом, как американские горки — ты только успеваешь перевести дыхание, как вдруг тебя охватывает буря новых острых ощущений.
— Меня ждёт дочь, — стараюсь скрыть сожаление.
— Лайла останется с ней, — говорит, прежде чем его губы обрушиваются на мои.
Он запускает руку под пеньюар, скользит по моей коже вверх, свободной рукой берет один конец пояса халата, тянет его вниз, тот раскрывается и скользит с моих плеч.
Во мне температуры — не меньше сорока градусов, — ещё чуть-чуть, и, кажется, я сгорю. Поднимает меня на руки, ловко стягивает с меня нижнее бельё, откидывает в сторону. Я остаюсь в одном лишь шелковом платье.
С глухим рыком, что вырывается из его груди, прижимает меня к холодному, мраморному ограждению балкона. Скользит губами по шее, жадно спускаясь вниз к груди. Обводит языком вокруг соска и втягивает его в рот.
Я мертвой хваткой цепляюсь пальцами за перила балкона, боюсь упасть от наслаждения, что кружит голову. Закрываю глаза, покидаю землю, полностью отдавшись в его власть. Во власть собственных чувств.
— Ненавижу тебя, — выдыхает в шею, врываясь в моё тело резким толчком.
— Я ненавижу тебя сильнее, — шепчу в ответ, обвивая его ногами.
Вслед за этим признанием, мы утопаем друг в друге.
Что ж, ненависть — одновременно одна из самых горьких и прекрасных форм любви к нему.
Внизу раздаются голоса, вероятно, что кто-то вышел подышать воздухом перед сном.
Они отрезвляют нас, но всего на пару секунд. Не отрываясь друг от друга, мы перемещаемся в спальню.
Эта ночь напоминает мне другую. Тогда мы тоже прощались, как мне казалось, навсегда. Но что у нас и может быть с Роландом навсегда, так это незримая связь, которой неподвластно ни время, ни какие другие испытания, которым подвергали её мы и судьба.
В сумеречной тишине, лёжа на полу и смотря через открытые двери на небо, где виднелась луна, я кладу голову на плечо Роланда и вслушиваюсь в неё. Я слышу пение птиц, стрекотание кузнечиков, наше дыхание и стук сердец. Волшебная мелодия, которую бы поставить на повтор и слушать, когда станет совсем плохо.
— Роланд, — шепчу, не найдя в себе силы говорить громче, — Как ты думаешь, мы были бы вместе, если бы тогда никого не убили, и жизнь продолжала идти своим чередом?
Не знаю, что мне даст его ответ. Но, порой, я задумываюсь, как бы сложилась наша жизнь, если бы не роковой случай. И как только я представляла, как бы Роланд мог любить и возносить меня, я сходила с ума от ревности и злости. Потому что понимала, что прежней мне не стать, и не получить мне тех чувств, которые получала в детстве.
