— Он пообещал Ариане подарок. Она его ждёт. Только и всего.
— Уверена, он растянет этот процесс настолько, насколько это возможно.
— Завтра мы будем дома.
— Я переживаю за тебя. Не хочу, чтобы тебе было плохо.
— Сейчас мне хорошо, — отвечаю со всей искренностью, смотря на счастливое лицо дочери, которая прячется от мяча за спиной у Османа.
— Сегодня — да, а потом тебя ждут новые страдания. Этот человек не даст тебе ничего, кроме боли.
Молчу какое-то время, посмотрев на Роланда. Возможно, она права. Возможно, стоит быть сильнее и решительнее и бежать сейчас, сломя голову от него. Но я выдохлась. Устала бежать все эти годы, прятаться, лгать самой себе, что всё в порядке. Мне не хватает тех сумасшедших дней, когда самой большой проблемой в моей жизни была ненависть Роланда. Когда каждая встреча подобно цунами сносило всё на своём пути. И даже нас самих. Мне не хватает того огня, тех взглядов, пылких слов и столкновений тел. Я скучаю по тому времени, скучаю по нему. Это было всё так глубоко зарыто внутри меня под грудой ненависти и обид, что я и не думала, что когда-нибудь снова встречусь со своими подлинными чувствами с глазу на глаз. И вот я встретилась с ними, и стало хорошо. Хоть я и знаю, что завтра будет плохо. И страшно. Одиноко.
Я всё знаю, понимаю, но хочу ещё хотя бы раз, чтобы было так, как прежде — мы рядом, несмотря ни на что.
— Доченька, — вдруг слышу голос Эрнеста в трубке телефона.
— Папа, здравствуй, — улыбаюсь, услышав его голос.
— Подслушал ваш разговор, и решил тоже поговорить с тобой, — слышу, как он отъезжает от Марии, наверное, чтобы его слова дошли только до моих ушей.
— Мы прилетаем завтра. Нет ничего пагубного в одном сегодняшнем дне.
— Один день способен изменить мировую историю. Но я хочу поговорить не о мире, а о тебе.
— Я тебя слушаю, хоть и не понимаю, к чему этот разговор. Завтра всё встанет на свои места.
— Медея, всё давно не на своих местах. Мы не там, где должны быть и не те, кем хотим быть. И сейчас ты находишься рядом с Роландом не из-за дочери и не из-за его желаний. Ты там, потому что хочешь там быть. Любовь ведь такая паршивая штука… её не выкинешь из-за того, что она плоха или непригодна. Она, как крест, который каждый несёт на своём горбу, на протяжении всей своей жизни.
— Паршива не любовь, а осознание того, что ты должна ненавидеть и презирать человека, но не можешь делать это по-настоящему. Всё получается искусственным.
— Объясни, за что ты должна ненавидеть Роланда?
— За причиненную боль, за смерть Эмми, за то, что не осмелился посмотреть в глаза на кладбище. Мне есть за что его ненавидеть. А я сижу сейчас, наблюдаю за ним, и ничего кроме тоски не чувствую.
— Я расскажу один случай, который объяснит тебе всё отношение Роланда к тебе. И не нужно сейчас говорить, что Ариана и Медея — это разные люди. Для нас всех, в том числе и для него, ты неделима. Так вот, не знаю, помнишь ли это, ты сломала ногу, и тебя положили в больницу. Роланд тогда ещё учился в суворовском училище и находился там. Выходить оттуда, когда вздумается, было под запретом, а причина, что подруга сломала ногу, не показалась никому убедительной, поэтому ему дали отказ на поездку домой. В тот же день он сбежал оттуда, хоть прекрасно понимал, чем всё обернется для него, и как достанется от Рената. Он приехал к тебе. Я тогда был в палате, дремал, но отчетливо слышал ваш разговор. Ты поругала его, что он поступил опрометчиво, сказала, что ничего страшного не произошло, ради чего стоило бы рисковать местом в училище. На что он ответил, что никакое место в жизни не стоит места рядом с тобой в трудную минуту, — он делает небольшую паузу, дав возможность осмыслить всё сказанное им. — Роланд всегда отличался особой ответственностью за произнесенные им слова. Но я и подумать не мог, что спустя столько лет, Ариана, то есть ты, продолжит иметь для него столько значения. Поэтому, нет ничего удивительного в том, что ты не можешь ненавидеть его.
Я вновь поднимаю глаза на Роланда, который выглядит в данную минуту таким беззаботным и умиротворенным, и с грустью улыбаюсь, понимая, как же сильно люблю его.
Сколько ещё историй спрятано где-то в моем сознании? И возможно ли, что несмотря на то, что разум не помнит их, сердце, помня каждое, так отчаянно бьётся рядом с ним и не хочет отпускать его?
— Не за что его ненавидеть, моя дорогая. Нет причин отчаянно цепляться за что-то, чтобы убедить себя, будто Роланд не достоин твоих светлых чувств.
— Ты ведь не знаешь, что было между нами. Возможно, в детстве всё было прекрасно, но мы изменились.
— Мне достаточно знать тебя и его, чтобы предполагать случавшееся. Не забывай, Геннадий рассказывал мне о твоем сложившемся характере и судьбе. И ты тоже явно не стала для Роланда подарком, свалившимся ему на голову.
— Ты сейчас защищаешь его? — улыбаюсь шире, понимая, что он прав. Боюсь представить, какой трагедией для Роланда оказалось известие, что возносимая к божествам Ариана оказалась мной.
— Я говорю, что вы достойны друг друга. И нет ничего страшного в том, что ты хочешь быть рядом с ним. Это естественно.
— Я завтра вернусь. Дело ведь уже не только во мне, но и в Ариане.
— Тогда поговорим обо всем дома. Жду вас.
Попрощавшись с ним, я встаю с качели и ухожу за дом, к месту для курения. Оказавшись одна, закуриваю сигарету и блаженно вздыхаю. Не хочу анализировать все, что сказал отец. Сейчас легче всего заглушить всё дымкой сигарет, чтобы не разглядеть среди неё нечто, что оставит меня здесь, вместе с моим сердцем.
— Ты, видимо, хочешь, чтобы я потушил её об твой язык, — недовольный мужской голос разворачивает меня к себе лицом.
Тяжелым шагом он приближается ко мне, а я стою пару секунд в смятении, раздумывая, как именно себя повести.
— Обстановка располагает.
— Обстановка? — вскидывает брови вверх.
— Ты не ослышался, — решаю стоять на своём и не поддаваться его воле.
— Помогает? — хватает меня за запястье прежде, чем я пытаюсь снова поднести сигарету к губам.
— А ты как думаешь?
— Тогда какого чёрта продолжаешь это делать?
Пожимаю плечами, улыбнувшись ему краем губ. Держа одной рукой меня за запястье, второй вырывает сигарету из пальцев, бросает на пол и тушит ногой.
— Когда-то, за подобный поступок я лишилась рабочего места, — отмечаю с ехидством.
— Это меньшее, что я хотел сделать с тобой тогда.
Смотрю ему в глаза, с трудом сдерживаюсь, чтобы не потянуться ближе и не коснуться губами его губ.
— Чтобы больше не видел тебя с сигаретой!
— А то что?
— Я подожгу твоё тело целой пачкой, — цедит сквозь зубы.
