– Конечно, мало. Мне всегда всего мало. И твоих страданий тоже. Так что дай мне больше, детка. Я же знаю, ты сама этого хочешь.
– Что я хочу, Адам?! Что?!
Она толкает меня в грудь, когда я предпринимаю попытку подойти к ней вплотную.
– Ты ни черта не знаешь, чего я хочу! И никогда не знал!
Ещё один толчок. Я не отступаю.
– Я не хотела работать на тебя! Я не хотела быть одной из твоих шлюх! Я не хотела всего этого!
Лина порывистым движением проводит по своему платью, а после срывает мой подарок со своей руки и отбрасывает браслет в сторону как какую-то проклятую вещь.
– Не хотела быть твоей подстилкой! Не нужны мне были ни твои деньги, ни роскошь, ни чёртова магия!
Толчок, толчок, толчок. И Лина сама не замечает, что её крики становятся громче, а удары — сильнее.
– Я хотела, чтобы ты оставил меня в покое! Только и всего! Но ты не сделал этого! Не сделал! Ты меня не слышал! А точнее, не хотел слышать и сбрасывал на меня проблемы, которые мне было не по силу решить! А потом пытался стереть мою память, только потому что твоя уникальная шлюха посмела позволить себя трахнуть другому. Вот так катастрофа! Я однозначно заслужила назначенное тобой наказание. Я заслужила и изменение памяти, и все твои угрозы, и заключение в комнате тоже! Конечно! Всё справедливо! Да что уж там?! Мне вообще благодарить тебя надо, босс! Такие шикарные условия работы мне устроил, под которую мне пришлось подстроиться! И я сделала это, чтобы защитить себя! Переключилась, спряталась, дала тебе ту, что ты всегда желал во мне видеть! Я сделала всё возможное и невозможное, Адам, лишь бы угодить тебе, выдержав наше общение без последующего выгорания. Но тебе и этого оказалось недостаточно! Тебе зачем-то понадобилось избавиться от неё!
Она сжимает кулаки и теперь не просто толкает, а на каждом слове с силой бьёт меня в грудь, сопровождая все удары криками.
– Зачем?! Скажи: зачем ты это сделал?! Она же выполняла всё, что ты хотел от меня! Всё! В любую позу вставала! Любое желание исполняла! Танцевала вокруг тебя, трахалась, сосала и даже ноги тебе целовала! Что тебе в ней не хватало?! Зачем нужно было возвращать меня?! Зачем нужно было разбивать меня ещё раз?! А зачем его страдать заставил?! – долгая череда ударов резко прекращается, и Лина хватает голову руками. – Боже! – всхлипывает, а после словно задыхаться начинает. – Зачем ты так с ним?! Зачем ты так с нами?! Что мы тебе сделали?! Что?! Почему ты поступил так?! Ужас… Он так смотрел на меня… Так смотрел… Он никогда не простит меня… Никогда не поверит!
Её глаза наполняются влагой, что снова вспыхивает яростным огнём, подстёгивающим кошку нанести следующую атаку по моему лицу. Звон от увесистой пощёчины оглушает на пару секунд, а щека немеет от боли.
– И это всё из-за тебя, Адам! Всё как всегда только из-за твоего желания побеждать! Всё-таки не смог смириться, что Анна выиграла и осталась, решив сменить тактику и избавиться от неё иначе! Обманув её! Обманув меня! Ты вновь разыграл потрясающий спектакль! А как всё просчитал-то чётко! Подумать только! Браво! Молодец!
Вторая, а за ней и третья оплеуха не заставляют себя долго ждать.
– Да только сколько можно играть другими людьми в угоду своим прихотям, Харт?! Моя жизнь не игра! И жизнь Остина тоже! Мы не твои долбаные игрушки! Я не твоя игрушка! Пойми же это! Сколько бы ты меня ни трахал, сколько бы ни заплатил, я не твоя игрушка! Анна — да! И она хотела этого! Но не я! Я не смогу с тобой делать всё, что делала она, при этом мило улыбаться! Я не смогу быть ей! Тебе нельзя было меня возвращать! Нельзя! Я не выдержу этого! Не выдержу! — кричит она, надрывая голос до хрипа, и обрушивает на меня ещё несколько хлёстких, обжигающих кожу пощёчин.
Отлично! Это то, что нужно нам обоим. Пусть выпускает всю злость на меня. Пусть всё, что её гложет, выпускает. И Лина делает это теперь уже без каких-либо моих слов и провокаций. Она в них больше не нуждается.
***
Кошка бьёт меня, рычит, кричит, покрывает проклятиями, раз за разом толкая меня от себя в сторону стены, а я смотрю в её зрачки безумные и беспрепятственно ей это позволяю. И, чтоб меня, кайфую, как умалишённый от каждой нанесённой мне ею раной. От каждого прикосновения её ладошки об моё лицо. От каждого полуоттенка боли, что заставляют испытывать её кулаки и брошенные в порыве злости фразы.
Да, я однозначно больной. Совсем е*анулся, связавшись с этой полоумной. Но если это означает чувствовать себя таким живым, каким я чувствую себя сейчас с ней в эту минуту, то я готов хоть до конца своих дней жить с этим плачевным диагнозом.
И я был бы готов сколько угодно позволять ей отбивать своё лицо с телом, как боксёрскую грушу, лишь бы помочь ей избавиться от всего гнева до конца, однако, получив энный по счёту смачный удар кулаком по челюсти, я слышу крайне неприятный костный хруст. И нет. Это не мои кости взывают о помощи, а костяшки Лининых побитых пальцев, что всё-таки вынуждает меня перед следующим ударом перехватить её руку, резко развернуть к себе спиной и крепко сжать в объятиях, чтобы предотвратить любую возможность вырваться.
– Отпусти меня! Отпусти! Я ещё не закончила! – словно в беспамятстве кричит дикарка и продолжает пытаться избавиться от кольца моих рук.
– Закончила, Лин. Иначе сломаешь себе все пальцы. Тебе не нужны новые травмы.
– Меня не волнуют травмы… Меня не волнует боль… Мне уже больно… так больно… слишком больно… хуже быть уже не может, – она прислоняет ладони к груди и жалобно стонет, прокручивая мне всю душу сквозь мясорубку. – Отпусти.
Но я не отпускаю. Распадаюсь на молекулы от ощущения её сильной дрожи, непрекращающихся просьб и мучительных стонов, но продолжаю держать маленькую цепко, пресекая все попытки ударить меня или вырваться из объятий. И держу так вплоть до тех пор, пока её силы не начинают иссякать, а голос вконец не превращается в усталый, тихий шёпот.
– Я ненавижу тебя, Адам. Ненавижу… Ненавижу… Ненавижу, – Лина меняет пластинку с криками о свободе на более тихую, но наносящую раны в разы болезненней, чем принесли мне все её удары вместе взятые. От того отчаянья и искренности, с какой произносятся её слова, всё внутри сжимается, рвётся, уничтожается, разливая по телу непреодолимую слабость.
Продолжая обнимать дикарку со всей силы, я вместе с ней сползаю спиной по стене, переворачиваю к себе лицом и умещаю её на свои бёдра как ребёнка. А она больше не сопротивляется и позволяет мне всё это делать. Но не потому, что не хочет вырваться. А потому, что не может — последние силы покинули её.
Лина сворачивается калачиком, впивается пальцами в мою рубашку и, уткнувшись носом мне в шею, едва слышным шёпотом запускает трепетную дрожь по всему телу и одновременно расчленяет его:
– За что ты так со мной? Зачем ты меня вернул? Что тебе в ней не хватало?
– Тебя, Лин. Мне не хватало тебя, – твёрдо отвечаю ей прямо на ухо, но она не воспринимает всерьёз или же просто-напросто не слышит, продолжая наносить мне сокрушительные удары словами.
