— Все бедные, — тихо сказала Лиза. — Каждый на свой лад.
И замолчала. Она стояла, ждущая, готовая по первому его движению прильнуть к нему, предоставив себя его рукам и объятьям. Петя тоже хотел обнять Лизу, подержать в руках податливое женское тело, жаркое и льнущее, ощутить его трепет. Да к тому же полумрак, тишина, изолированность дворика, отсутствие аборигенов, — все располагало к нежностям. Кроме одного. Петя все время помнил, что впереди еще Бугры, где жила Лиза, бандитское местечко, и чем раньше он ее туда проводит, тем лучше. Поэтому он бездействовал. К Петиному счастью, Лиза, которой надоело ждать, воскликнула:
— Хорошо здесь! Правда? Как у Владимира Соколова:
О, двориков московских синяя.
Таинственная глубина
В изломах крыш, в их смутных линиях
Доверчивость и тишина.
Но лишь сгустится сумрак ласковый,
Двор вновь живет седым-седой, —
Карнизами, ветвями, красками,
Порогами, самим собой…
— Хорошо, — согласился он, чтоб ее не обидеть, потому что собирался добавить и добавил другие слова, которые Лизе не могли понравиться. — Но пойдем уже к метро.
— Как? Уже? — охнула Лиза.
— Пора, Лизонька, правда, пора, — настаивал Петя, стараясь не поддаваться ей, зная, что если поддастся и начнутся объятья, то они здесь застрянут надолго. — Завтра все же сочинение. — Подумав, решил придать больше веса своим словам, указав и другую причину своей торопливости. — Да и бабушке я могу понадобиться. Мало ли что!
— А мы разве не погуляем еще чуть-чуть? — просительно и робко сказала Лиза. — Такая ночь теплая!.. А здесь, во дворе, и ветра нет.
Ее настойчивость уперлась в Петино упрямство и не покидавший его страх и напряженное ожидание опасности.
— Нет, не получается ничего, я не могу.
— Как же так? А я думала… Я и у Когриных не осталась, я хотела с тобой побыть…
— Ну, мы побыли уже. Ну, Лизонька, ну, пожалуйста, правда, не могу. Я же тебя должен еще домой проводить.
— Должен? Совсем не должен! — вдруг вспыхнула Лиза. — Не надо меня провожать. Я и сама дойду!
И она резко метнулась куда-то вбок, к другому проходу, который в полутьме Петя не заметил. Петя, напуганный ее словами, боясь, что с ней что-нибудь случится, или, и вправду, она так обиделась, что покинет его, быстро пошел следом. Догнал, тронул за рукав плаща, но она рукав вырвала:
— Не смей за мной ходить! Не смей! Я сама!..
Она шла вдоль шоссе и всхлипывала. Проносились мимо машины. Прохожих было уже немного. Петя остановился, посмотрел ей вслед, но тут же спохватился. Зная себя, он понимал, что не посмеет ее одну оставить. А она способна пешком и до дому дойти. Лучше постараться взять такси, отвезти ее, и на той же машине потом к себе домой. Он сунул руку в карман у него еще оставалась пятерка. Как раз хватит. Он побежал за ней.
Она снова свернула куда-то вбок и шла глухими московскими дворами, которых Петя все так же не знал. Он уже полностью потерял ориентацию. Кирпичные, красные при свете фонарей, а в темноте черные стены домов, неожиданно глухие, с разноразмерными несимметричными окнами, тут же тяжелые дома серого цвета. При этом какие-то балкончики с витиевато изогнутыми прутьями.
— Петя, ну, не иди за мной, не иди! зачем ты за мной идешь? — голосом, однако, не отталкивающим его, скорей, призывающим.
Они оказались в каком-то дворике, еще больше, чем предыдущие, похожем на южный. В сплошной стене каменного двухэтажного дома было одно небольшое окошко, оттуда лился желтый свет, виднелись занавеска, герань; во дворе одиноко стоял высокий тополь, скамейка, песочница с запахом влажного песка, качели, забытые кем-то детские ведерко и совок. И тишина — немосковская, негородская. Лиза опустилась на скамейку. Петя сел рядом. Она спросила:
— У тебя есть сигареты? Дай мне.
Петя поспешно полез в карман, достал пачку «Явы», протянул ей, затем и сам достал сигарету, чтобы чувствовать свое как бы сопереживание с Лизой, во всяком случае показать, что он тоже ощущает серьезность момента. Хотя на самом деле курить он не любил и испытывал сейчас только усталость и досаду, что затягивается провожание. Он зажег спичку, Лиза глубоко вдохнула дым. Она сидела нога на ногу, запахнув колени полой плаща. Петя тоже закурил и отбросил спичку за спину, вроде бы нервничая. Она, как ему показалось, удовлетворенно поглядела на него, сидящего рядом, словно бы и не бежала прочь, и лукаво, и вопросительно повела глазами, в темноте блестевшими. Будто ее бег был шуткой, любовной игрой. Он вспомнил, как они дежурили на избирательном участке, и она неожиданно села к нему на колени. Это было ошеломляющее чувство, когда ее мягкие, податливые бедра, словно слились с верхнюю частью его ног. Он проглотил слюну и косо глянул на ее ноги, положенные одна на другую: вроде бы ничего особенного, но какая в них притягивающая сила. Но он пересилил себя, постарался отвести взгляд от ее колен и бедер. Она заметила это, стряхнула пепел с сигареты, рванулась сказать что-то, но промолчала. Петя тоже молчал.
— Когда любишь, хочется ответной любви. А ты меня ни капельки не любишь, — вдруг грустно пробормотала она. — И считаешь, что я за тобой бегаю. Я не хочу, чтоб ты так думал! Это не так. Я вовсе тебе не навязываюсь!
— Ну, что ты, Лизанька, — неуверенно возразил он, а сам думал, что именно так дело и обстоит, только удивляясь, что она, такая взрослая, употребляет это школьное слово «бегать». Да и не мог же он ей сказать, что просто боится ее провожать по темноте. Это было непроизносимо даже перед самим собой.
Лиза медленно загасила сигарету о край скамейки, поглядела на свои ноги, прикрытые плащом, на Петины руки (одна в кармане, в другой сигарета), которые не раз ее обнимали, ласкали грудь, гладили колени… Петя понял ее взгляд, но она не понимала, что у них нет времени на нежности. А она рисовала носком туфли на земле фигуры и словно что-то думала, чего-то решала.
— Ладно, идем домой. Ну зачем весь шум и гам, коли нужно по домам, — в рифму сказала она, а затем добавила как бы вскользь. — У меня, между прочим, родители в командировке, — приостановилась, ожидая его реакции, но Петя, опасаясь, что для нее это будет повод затягивать их уличное гуляние, когда ему хотелось скорей домой, под защиту своих стен, ничего ей на это не ответил. Она посерьезнела:
— Ты меня, Петенька, не любишь, а я люблю. Знаешь, одна провинциальная поэтесса, очень, наверное, несчастная женщина, такие стихи сочинила:
Смешней не бывает финала. Что это? Опомнись, друг мой! Не бегала я за тобой, Я просто шагов не считала.
— При чем здесь финал? — старался не вдумываться в смысл ее слов Петя. — Брось, Лизка, ерунду городить. Просто пора домой. Существуют же какие-то необходимости.
Она засмеялась задумчиво, встала:
— Конечно, существуют.
