Дорогая Роза Моисеевна! В борьбе за марксизм нам нужны живые примеры. Ваш — один из них. Повторяю, что есть возможность издать их — хотя бы репринтным способом. У нас образовалось общество уфологов, исследуем НЛО и собираем сведения о них, я член этого общества, у нас есть аппаратура, так что Ваша работа не пропадет и будет обнародована. Каждая такая судьба, как Ваша, — это факел, светоч, это ЖЗЛ (жизнь замечательных людей), которую все должны знать. Собираю я биографии и земляков. Среди сибиряков было много настоящих коммунистов, потому что мы — гранитной породы. Но в Вас я всегда видел то, что мне не хватало, — сочетание коммунистической твердости и горения с багажом знания. Жду от Вас письма и автобиографии. Извините за напор, но Вы ж мою сибирскую натуру знаете!
Желаю здоровья и долгих лет жизни. Кстати: возможно, в ближайшие недели окажусь в Москве — высокое начальство зачем-то требует. Тогда зайду самолично. Жму руку.
Ваш Николай Каюрский».
Она засунула листки назад в конверт, тщетно пытаясь вспомнить этого Каюрского, как он выглядел. В памяти было что-то гороподобное и громогласное, жестикулирующее и неутомимое в спорах. Лица его вспомнить она не могла. Но ясно, что он настоящий коммунист. Письмо с неправильностями речи, но искреннее, от души, письмо настоящего коммуниста. Вот и он просит ее воспоминаний. Значит, это всем надо. Она напишет, она непременно напишет. Это будет поучительно для молодых и для всех. Она заслужила, чтоб о ней помнили. Затем придвинула листок с первыми строчками воспоминаний, подложила под него еще с десяток и вдруг, почти не останавливаясь, своим пляшущим почерком, написала следующее.
«МОИ ВОСПОМИНАНИЯ.
Многие друзья просили написать мои воспоминания; они действительно не безынтересны. Тем более, как мне напомнили, в этом году отмечается 80-летие создания партии, 2 съезда РСДРП. Вот я и решила написать. Может, действительно, будет полезно для молодежи.
Родилась я в поселке Юзовка, ныне Донецк, в 1890 г. Отец мои, круглый сирота с 8 лет, жил при брате от другой матери. Он научился грамоте и помогал сводному брату, женатому, жившему в деревне Петропавловка, и помогал ему в сборе сведений из деревенской жизни. Он именно жил при брате, но не в семье брата. Вероятно, помогал ему собирать сведения, так он жил до юности. По сватовству женился на моей матери из семьи купцов 2-й гильдии, в которой было 5 братьев и 5 сестер. Мать была старшая из женщин, торговала в обувной лавке братьев. Была у них кожевенно-обувная лавка, в которой продавцами были старшая дочь и сын. Отец женился на старшей дочери Любе. Она была красивая брюнетка. Женившись, они жили в семье моей бабушки, вдове с 10 детьми: 5 мужчин и 5 женщин. Женившись, отец жил в семье бабушки. Женщине грузной, но хозяйственной. Братья матери подрастали и вступали в торговлю. Мама тоже помогала торговать. Отец рассказывал, чтоб разглядеть будущую жену, просил показать обувь с верхней полки, чтоб разглядеть жену во весь рост. Они женились и жили дружно. Основные жители Юзовки были рабочие завода Юза и шахтеры окружающих шахт, тоже иностранных владельцев. Хотя в семье бабушки, с которой жили мои родители, нужды не было, но вокруг много обездоленных, голодающих, угнетенных бесправным трудом на капиталистов. Отец, прошедший путь «в людях», знал нужду и труд. Отец не был революционером, но свободолюб; не терпел гнета и притеснений. Добрый по природе, сочувствовал трудящимся, всегда готовый помочь и советом, и делом. Так и знали окружающие его: «Моисеи Соломонович всегда поможет». Юзовка находилась в «черте оседлости». Большое число ремесленников и торговцев поселка были евреи.
В середине девяностых были неурожайные годы, сопровождавшиеся голодом и эпидемией холеры. Как обычно, царское правительство, чтоб отвлечь внимание трудяшихся от тяжелых переживаний, старалось взвалить вину за все несчастья на жидов и организовало еврейские погромы. Я помню, как мать со мной и сестрой, вместе с другими женщинами скрывались в какой-то бане на окраине поселка во время еврейских погромов. Отец не был революционером, но он был свободолюбивым человеком, ненавидел гнет, бесправие, унижение человеческого достоинства. Мое свободолюбие от него.
Он слыхал, что в далекой Латинской Америке можно дешево приобрести участок и что там не преследуют евреев. Он решил уехать туда, заниматься земледелием и избавиться от преследований из-за еврейского происхождения. Он увлек на эту поездку одного из братьев матери и приятеля, работавшего у нас в лавке, работника, но с которым он дружил, как с приятелем. Так в шестилетнем возрасте я первый раз очутилась в Аргентине.
Поездка туда была довольно сложной. Из-за холеры в России был карантин на границе. В Гамбурге нас поместили в какие-то бараки, приспособленные для таких эмигрантов. Там нас продержали несколько дней, а оттуда на товарно-пассажирском немецком пароходе в третьем классе мы поехали в Аргентину.
Путешествие длилось около месяца. Отец всю дорогу лежал, страдая от морской болезни. А когда вставал, то читал нам книгу Сармьенто, аргентинского президента, либерала, как отец, мечтавшего о цивилизации. Остальные бодро переносили качку и все невзгоды столь необычного путешествия.
На 30-й день пароход пристал у порта столицы Аргентины — Буэнос-Айреса. Но родители там не остановились, а переехали в какой-то небольшой провинциальный городок, где, очевидно, отец мог встретить людей, которые помогли бы ему приобрести желанный участок земли. Потому что отец слыхал, что в Аргентине много хорошей и дешевой земли. Вот туда он и приехал с женой и дочкой 6 лет и еще двумя детьми (1 девочка и 1 мальчик) заниматься земледелием в свободной стране.
Приобретенный участок находился в провинции Энтрэ Риос, вблизи колоний, организованных миллионером-филантропом бароном Гирш. Он оплачивал проезд еврейской бедноты, наделяя их участками земли, избой, инвентарем, необходимым скотом, и все это было готово к их приезду и еще платил им ежемесячное пособие (штицэ). Очевидно, он рассчитывал создать доходные хозяйства (не знаю), но колонисты были люди без профессий, не связанные с землей, не умевшие ее обрабатывать. Затея, как мне известно, впоследствии не имела успеха, все разъехались по городам. Эти хозяйства не стали для них Землей Обетованной. Чтобы такую получить, надо трудиться, надо ее заслужить. Отец приобрел участок земли в 50 гект., но не стал колонистом барона Гирш, чтобы быть независимым.
Свободолюбие отца не позволяло ему стать зависимым от благотворительности. Он поехал на целинную, голую землю. И вот, в один прекрасный вечер, наша семья, водруженная на двухколесном карро, подъехала к заброшенной избушке. Вечерело, возчик открыл дощатую дверь, пошарил рукой по полу и вскрикнул что-то с удивлением. После я узнала, что это означало: сколько блох! Как мы разместились — не помню, но помню, что чайник, ведро, топор и др. принадлежности были у отца, он приобрел необходимые предметы для хозяйства в Гамбурге. Участок приобретенной земли находился на расстоянии около километра от этой избушки, и на следующий же день отец со своими приятелями принялись за строительство жилища на новой земле.
