— Теперь он будет стараться собачку заместить. Вот увидишь, статьи три сразу опернабором пустит, — продолжал Цицеронов. — Тех людишек, от которых он зависит. Мало нам было Фетра Николаича, который каждой бочке затычка. Вадимов у него почти что на коленях статьи вымаливает — и сразу в набор. Что ж, — многоопытно вздохнул Алик, — он на нем держится. Полетит Фетр, полетит и наш драгоценный Главный.
— Ладно, — сказал Илья, — черт с ним! Скажи лучше, что такое секс по-советски?
— Ну? — заинтересованно спросила Света.
— У тебя, Тимашев, один секс науме, — сказал Алик.
— Дурачок, это ж на тему вадимовских «нужников». Секс по-советски — это введение старого скрюченного члена в Политбюро, а применяясь к нашей теме — в редколлегию журнала.
Алик непроизвольно рассмеялся, но тут же пошел к выходу:
— С тобой, Тимашев, залетишь за такие шуточки.
Еще раз поцеловав Свету, Илья пошел в комнату, думая, капнет ли кому-нибудь о его шуточке Алик или нет. Но все же ему показалось, что вряд ли. Технически этот донос был непредставим. Придти в КГБ и сказать: «Мой коллега рассказал такой-то анекдот. Возьмите его на заметку». Так что ли? Для этого надо личную неприязнь испытывать. А у Цицеронова ее ко мне нет, думал Тимашев. «Странный тип Цицеронов, — думал он, поставив сумку рядом со своим стулом. — Не плохой и не хороший. Словно новая порода человека. А идеи его о защищенности со всех сторон, прямо как у владленовского Пети». Вспомнив Петю, он вообразил вчерашний вечер, отчаяние Лины, ее бессмысленное упорство, почти истерику, почти безумие, жалкий, несчастный блеск глаз, и снова его охватила тоска от запутанности жизни, но он постарался не дать ей воли.
В комнату вошел Коля Круглов. Они поздоровались.
— Слыхал? — спросил Илья. — У Вадимова собачка померла.
— Слыхал, — отозвался Коля. — Несчастье для всех. Теперь и нам жизни не будет. — Коля был человеком, как казалось Илье, весьма нетривиальным, но ничего не пытавшимся сделать как бы от себя. Давали задание — писал редакционную или передовую, рецензию или обзор, но к научным или карьерным целям он не стремился. Как-то в совместной командировке он признался Паладину (а тот рассказал остальным), что в юности еще понял: философским гением ему не стать, карьера не привлекала, работа в редакции была хорошей заводью, а потому он никуда не совался, а просто жил. Катался на горных лыжах, ходил в походы, весь Союз объездил, а для увеселения своего и ближайшего окружения сочинял словесные шутки. — Жуткий ветрило на улице, — говорил Коля. — Еле дошел. Вот кого никогда не сдует, так это Вадимова. В каком-нибудь кресле, а будет сидеть. Слышь, про Вадимова придумал: верный приспособленинец высоко ценил кремлевские прейскуранты.
Илья рассмеялся:
— Перевернутый новояз. А тебе не кажется, — повторил он слова, которые говорил Лине, — что наши термины вроде «демократического централизма», «воинствующего гуманизма» или еще чего-нибудь в этом духе — типичное проявление закона о единстве и борьбе противоположностей?..
Илья принялся раскрывать папку «из новых поступлений». Коля Круглов подумал минуту.
— Можно и так, — он хлопнул себя ладонью по макушке, показывая, что переключается на новый голос, и заговорил с интонациями радио диктора. — Постановление. О введении Закона о единстве и борьбе противоположностей по всей территории Советского Союза. Закон вводится с сего дня нынешнего года и требует повсеместного исполнения. В летнее время действие Закона согласно правилам начинается на час раньше. Наблюдение за неукоснительным исполнением Закона возложено на органы правопорядка.
— Слушай, ты бы записывал, — сказал Илья.
— Ну вот еще, — Коля вышел из комнаты. У горнолыжника и путешественника Круглова походка была совсем неспортивная, непружинистая, нелегкая, он старался ходить тяжеловато, как все.
А Илья принялся читать поступивший в редакцию текст:
«Уважаемая редакция!
Мною написана книга «У гробовых дверей человечества», которую я хочу предложить вашему вниманию. В своей работе я прихожу к выводу о конце современной цивилизапии, который наступит в 21–22 веках. Тема моего труда, как известно, не нова. Впервые об упадке человеческой цивилизации заговорил Освальд Шпенглер в своем «Закате Европы», который был издан в СССР в 1926 году («двадцать втором», — отметил, про себя ошибку Илья). Мне, как автору книги на аналогичную тему, отрадно отметить, что в нашей стране этот вопрос свободно дебатируется. Думаю, что «У гробовых дверей человечества» внесет свою лепту в этот разговор.
Являясь аналогом работы Шпенглера, моя работа сильно отличается от нее. Шпенглер приходит к выводу о конце Европы и человечества фактически по наитию, не видя следов подлинного разложения цивилизации. Он опирается в своих выводах на признаки разложения культуры, в частности, искусства, а в начале 20 века признаков этого, как я считаю, не было («вот ведь собака, прямо от себя пишет», — восхитился Илья, хотя некая ШИЗОИДНОСТЪ чувствовалась профессионалом-журналистом по самой интонации). Конец цивилизации представляется Шпенглеру попросту фантасмагоричным, он по сути не видит, в чем собственно конец развития. Я же конкретно указываю на признаки деградации общества и рисую конец общества предельно ясно. Дата окончания развития у Шпенглера отдалена на неоправданно далекий срок, я же путем математических выкладок на основе установленных пропорциональностей развития устанавливаю даты конца развития России, США, Англии, Франции, Германии, Италии с большой точностью. Удивительный вывод делает Шпенглер относительно России, считая, что наша страна станет основой новой русско-сибирской цивилизации. Отрывая Россию от Европы, Шпенглер делает непростительную ошибку. Закат начинается именно с России, а также с Италии, которые наиболее близки, по моему мнению, к смерти («и вот опять сближаются два Рима — Первый и Третий», — мельком подумал Илья). Мое исследование опрокидывает пресловутую немецкую норманскую теорию, демонстрируя всю яркость политического развития, какое прошла наша страна.
Конечно, хотелось бы надеяться на публикацию. Работа принесла бы помимо сенсации ослабление международной напряженности в условиях катастрофы, ожидающей все народы, которые должны сплотиться в этот последний для всех час.
Вкратце о себе. Философское творчество владеет мной давно. Наиболее интенсивным оно было последние два года, когда были созданы мной основы философской системы псевдоморфизма.
Некогда я поступил в МГУ на философский факультет, откуда впоследствии был отчислен. Продолжая самообразование, в последующие годы созданные идеи я объединил в своих книгах. В настоящее время я являюсь рабочим, но философия продолжает оставаться делом моей жизни. Несмотря на выводы о конце социализма, я остаюсь патриотом своей страны, которой буду служить независимо от своих воззрений. Я верю в то, что последние годы развития нашей страны станут годами экспрессии и небывалого подъема. Так было перед концом всех качественных состояний общества. Расцвет России начался сегодня и закончится в 2000 году. Сегодня должны появиться новые гении, которые еще раз докажут величие России в поэзии, прозе, искусстве. Мы живем накануне величайшего общественного перелома. Сказать об этом народу — наш долг.
