Как было и во сне, появилась Блоссом Роуздейл и помогла мне удержаться на ногах. Я никогда раньше не видел, чтобы Счастливый Монстр плакала, и велел ей не лить слезы. Сказал, что знал, на что шел. Сказал, что шел к этому почти два года и, что бы меня ни ожидало, я не боюсь. Возможно, я и не сказал всего этого, но подумал, что сказал. Она продолжала плакать и помогала мне переставлять ноги.
Я не увидел сектанта у нас за спиной, последнего убийцу, который, несомненно, застрелил бы и меня, и Блоссом. Чиф Уайатт Портер снова оказался рядом, как всегда, когда я в нем нуждался. Он появился из ниоткуда, как было и во сне. Дуло его табельного пистолета раздувалось, пока не стало похожим на жерло пушки. Он выстрелил в психа прежде, чем псих выстрелил в нас.
В точности как во сне, я внезапно обнаружил, что лежу на спине на твердой поверхности. В отличие от сна я понял, что нахожусь в палатке «Результат налицо», на столе, где Конни, сестра Итана, держала свои многочисленные краски, кисточки и губки. Она смахнула все на пол, и меня уложили ждать «Скорой помощи», которая уже мчалась на место преступления.
Звуки ярмарки растворились, остались только тихие голоса, бормотание и плач, хотя в плаче не было необходимости. Три милые чернокожие девушки смотрели на меня серьезными карими глазами. Их лица покрывал узор из бело-золотистых перьев, а руки покоились на моих руках, на моем лбу, словно чтобы удержать меня в мире живых. Рядом стояла Терри, тоже пришедшая на ярмарку тем вечером. Терри Стэмбау и Блоссом Роуздейл, как во сне.
Кто-то велел всем отойти, чтобы не волновать меня, но я сказал «нет». Сказал, что хочу видеть их всех, видеть людей. Я хотел видеть не только тех людей, которых любил и знал, но и незнакомых. Я хотел видеть людей, потому что люди были моей жизнью. Хорошие и плохие, но хороших всегда встречалось гораздо больше, чем плохих. Они были моей жизнью, и я хотел, чтобы лица людей стали последним, что я увижу перед смертью в этом прекрасном и загадочном мире.
Во сне Уайатт Портер не стоял около стола, на котором я лежал, но оказался там в сбывшемся сне, так же как Эди Фишер, и Конни, и мать Конни. И я любил их всех — и тех, кого знал, и тех, кого не знал.
Думаю, моими последними словами были:
— Где Аннамария?
Как было и во сне, я закрыл глаза, открыл их и остался в одиночестве. Казалось, что меня парализовало. Я не мог пошевелить и пальцем. На миг меня охватила паника, но потом заговорила Аннамария, и ее голос сразу успокоил меня, хоть я ее и не видел.
— Что ж, молодой человек, непростой у тебя выдался денек.
Со свойственной сну плавностью я неведомым образом переместился на стул в палатке «Результат налицо». Мы с Аннамарией остались наедине и сидели за столом друг напротив друга.
Боли больше не было.
На столе стояла широкая неглубокая миска, на дюйм заполненная водой, а в воде плавал красивый белый цветок побольше канталупы. Его сияющие лепестки были толстыми, словно из воска.
— Цветок — амарант, — сказала Аннамария.
Один за другим она начала отрывать лепестки от цветка, пока полностью его не оборвала. Пара сотен лепестков амаранта рассеялись по столу вокруг миски.
— Ты всегда говорил, что хочешь увидеть фокус с цветком, — напомнила она. — Но это не фокус. У меня нет для тебя фокусов. Только то, что есть.
— Только то, что есть, — повторил я. — По- прежнему загадочно.
Она улыбнулась и покачала головой.
— Больше никаких загадок.
Кучки лепестков на столе задвигались, хотя к ним никто не прикасался. На моих глазах цветок собрался в одно целое, снова стал тем изысканным цветком, который она уничтожила.
Как только последний лепесток встал на место, маленький серебряный колокольчик у меня на шее нежно зазвенел, серебряный язычок забился о серебряную губу.
— Кто вы? — спросил я.
— Ты знаешь, что такое аватар, молодой человек?
— Знаю. Это воплощение, в котором божество нисходит на Землю.
— Я не божество. Я не аватар в этом смысле, но для тебя — и для других до тебя — выступала чем-то вроде аватара. Я всего лишь человек. Давным-давно я родила дочь, а позже она родила маленького мальчика, и теперь я навечно всеобщая мать. Мать, которая любит тех, кто, как ты, был нелюбим собственной матерью на земле. Ты, молодой человек, лучший сын, какого могла бы пожелать любая мать, и тебе не нужно бояться того, что произойдет.
Серебряный колокольчик прозвонил еще раз, и я вдруг почувствовал, что сам стал цветком. Меня, так же как его, словно обрывали: кусочки отваливались и улетали в жуткую тьму, пока от меня совсем ничего не осталось.
В пустоте передо мной появилась фигура, и оказалась она ни много ни мало золотым вопросительным знаком. От точки до верхней дуги он возвышался не то на дюйм, не то на тысячу миль. Поскольку у меня не было тела, то не было и ощущения перспективы.
Вопросительный знак висел передо мной — или надо мной, или подо мной — достаточно долго, чтобы я начал гадать: а не нужно ли каким-то образом ответить? Пока я обдумывал, что сказать, вопросительный знак превратился в восклицательный, как на мобильном телефоне, что дала мне Эди Фишер.
Через мгновение восклицательный знак беззвучно взорвался вспышкой света. Черная пустота вокруг меня растаяла, и я обнаружил, что лечу в ровном синем сиянии, источник которого невозможно определить, паря, словно на крыльях, хотя у меня до сих пор не было тела. Синева уступила место яркому свету Мохаве. Неожиданно я оказался в центре Пико Мундо посреди залитого солнцем дня. Цвели палисандровые деревья, пели птицы, веяло чистотой и сладостью.
Теперь я был в своем обычном наряде: кеды, синие джинсы и белая футболка. Ни повязки на левой руке, ни ран на теле.
В городе стояла неестественная кладбищенская тишина. По улицам не курсировал транспорт, не передвигались пешеходы. Ни одной живой души. Мне показалось, что я вернулся в родной город, один, после того, как всех людей истребили, и меня охватила тревога.
Я зашагал вперед, не вполне уверенный, куда следовало идти. Через полквартала услышал торопливые шаги. В противоестественной тишине нельзя было точно определить, с какой стороны они приближались.
Не представляя, кто или что может меня преследовать, я остановился.
В следующий миг из-за угла показался Лу Донателла и помахал мне рукой. На нем тоже не было ни костюма медвежонка, ни одежды, в которой он ворвался в комнату страха, чтобы спасти меня. Так же как я, Лу облачился в кеды, синие джинсы и белую футболку, только на его футболке красовалась надпись «Мал да удал».
Все еще сбитый с толку, я решил, что вернулся к роли консультанта призраков, не перешедших на Другую сторону.
— Привет, чувак! — воскликнул Лу.
Если я слышал мертвых, а не только видел их, то, должно быть, я тоже мертв. Как цветок амарант... мертв и не мертв.
