— У нас только одна дамба. Что еще задумали изорвать эти идиоты?
— Они убили трех своих, вышибли им мозги.
У чифа вырвался вздох.
— Надо было уходить на пенсию, когда меня подстрелили.
— Вы еще молоды, сэр.
Я назвал ему производителя и модель автодома и описал его примерное расположение в ярмарочном кемпинге.
— Какой смысл убивать своих? — спросил он.
— Насколько я понял, они подумали, что я могу выследить этих троих и через них найти остальных.
— Ты и правда их выследил. Я приеду с бригадой криминалистов, и мы поговорим.
— Меня там не будет, сэр. Меня ждет другое дело, его нельзя отложить.
— Что за дело?
— Не узнаю, пока не начну действовать. Вы же помните, как это работает, когда я на охоте.
— Начинаю вспоминать. Ты ведь не станешь взваливать на себя непосильную ношу, а, Одди?
— Даже если и так, я все равно не узнаю, пока не окажусь на месте.
— Карла готовит для тебя свои знаменитые яблоки в тесте.
— Я их обожаю.
— Она столько сил потратила, сынок, что уж лучше тебе остаться в живых и опробовать их.
— На это и рассчитываю. — Я не стал рассказывать про четыре пустых карточки из автомата «Мумия цыганки».
Завершив звонок, я выключил телефон и, не оглядываясь на три мертвых тела, покинул дом на колесах через переднюю пассажирскую дверь.
Ночь оставалась вполне теплой для гремучих змей, ни настоящие змеи волновали меня меньше фигуральных. Джиму и Бобу не было смысла ошиваться в непосредственной близости и ждать, пока их свяжут с совершенными убийствами. С другой стороны, нельзя ожидать нормального поведения от парней, которые надеются, что, если в этом мире совершить достаточно зверств, можно заслужить прибыльное дельце по продаже дерьмовых сэндвичей в аду.
Я шел по темной дорожке между рядами трейлеров н домов на колесах, остро ощущая вес «глока» в на плечной кобуре, и прижимал правую ладонь к груди, будто страдал от изжоги, чтобы при необходимости быстрее выхватить оружие.
Глава 22
Я собирался вернуться на ярмарку и уже почти покинул кемпинг, когда между двумя большими автодомами показались двое мужчин. Во мраке я едва не наставил на них пистолет, но потом понял, что это не Джим и Боб.
Они приблизились, и мы встретились в пятне света от одного из немногих фонарей. Первый мужчина был высоким и мускулистым, в теннисках на босу HOI у и шортах. Его лысую голову, лицо и все тело покрывали татуировки. Второй, карлик, был одет в меховой костюм и нес под мышкой голову медвежонка, очень похожую на настоящую.
— Привет, чувак, — произнес коротышка.
— Привет, — отозвался я.
Они остановились передо мной, и по какой-то причине я тоже остановился, хотя должен был идти дальше.
Момент показался мне совершенно сюрреалистичным, но в то же время очень реальным. Рассматривая этих двоих, я тем не менее осознавал, что к северо-востоку лучи прожекторов рисуют эфемерные символы бесконечности на тяжелых облаках, все больше затягивающих небо; слышал, как вдалеке лязгает цепь американских горок, когда полные пассажиров вагонетки забираются на подъем перед очередным длинным спуском; ощущал запах пыли от кемпинга и аромат приближающегося дождя. До нас долетали самые разные мелодии ярмарки. Искаженные расстоянием, они мучили ту часть нас, что жаждет ощущений как противоядия ужасу, и одновременно вызывали неясную тревогу. Я подумал, что это сродни музыке, играв шей в замке принца Просперо из рассказа Эдгара По «Маска Красной смерти» в последние жуткие часы, когда тысяча кутил, уверенных в том, что стены аббатства не пропустят чуму, обнаруживают в своих рядах ни ела смерти в костюме, а потом у них из всех пор начинает сочиться кровь. Я слышал слабое хлопанье крыльев, когда невидимые ночные птицы или летучие мыши пролетали в темноте над головой; видел хрупких мотыльков, что в мнимом восторге порхали вокруг фонаря, а их увеличенные тени скользили по стенам ближайшего автодома и дрожали рябью на гравий ной площадке. Поток мелких деталей, передаваемый необъяснимо обострившимися чувствами, только подчеркивал сюрреалистичность стоявшей передо мной пары. Казалось, они шагнули сюда через разрыв в реальности откуда-то из-за грани.
«Лови момент», — сказал я себе, хотя тогда не мог внятно объяснить, что же это за момент.
— Крутое лицо, — сказал мужчина в татуировках.
Я едва не позабыл о своей клоунской маскировке.
— Конни постаралась.
— Ты знаешь Конни?
— Только потому, что она разрисовала мне лицо.
— Да, но это ее настоящее имя, — заметил коротышка.
На разукрашенном цветными чернилами лице здоровяка появилось подозрение.
— Ты кто такой?
— Прошу прощения?
— Ты карни? Не похож ты на карни.
— Нет, сэр. Обычный парень.
— Конни не открыла бы свое настоящее имя лоху, — сказал он, имея в виду посетителя ярмарки, того, кто не является членом их тесного клана.
— Я напомнил Конни ее брата, Итана.
Это откровение ошарашило обоих.
— Что думаешь, Олли? — спросил карлик спутника.
Олли не знал.
— Что думаешь, Лу?
— Она рассказывала ему о семье, будто он один из нас.
Они снова посмотрели на меня.
— Мне пора, — проговорил я, помолчав.
Олли снова нахмурился.
— Погоди, погоди, погоди.
— Я хочу пожать тебе руку, чувак, но не в этом медвежьем костюме, — сказал его маленький приятель. — Чтобы выбраться из этой проклятой штуки, потребуется время.
— Я пожму вашу лапу, — сказал я, протянув руку.
— Нет, так ничего не выйдет, -— возразил Лу.
— Совсем ничего, — согласился Олли.
— Положи руку мне на голову, — сказал Лу.
— Зачем?
— Я ее не укушу, клянусь. После того карлика в реалити-шоу люди думают, что мы все такие резкие. Я не резкий.
— Он не резкий, — подтвердил татуированный здоровяк. — Он кроткий, каким и кажется.
— Как тебя зовут, чувак?
— Норман, — солгал я.
— Послушай, Норман, я бы не обидел и гремучую имею, обвивающую мою ногу.
— Он бы не обидел и собственную мать, хотя эта жестокая сука чертовски этого заслуживает, — добавил Олли.
Лу пожал мохнатыми плечами, словно говоря, что мать есть мать, каких бы ошибок ни совершила. Философская точка зрения, которую я отчасти разделял.
