В тишине и размеренности коттеджа меня настиг сон, наполненный хаосом и какофонией. Пронзительные крики ужаса, крики ликования. Сквозь пятна света, туманящие зрение, злобно таращатся, наплывают, а потом истаивают чьи-то лица. Чужие руки тянут, толкают, дергают, хлопают. Словно под жуткими пытками, кто-то завывает, и блеет, и стрекочет, и стонет — в чужом, лишенном гармонии мире это сошло бы за музыку.
В жизни я не напивался ни разу, однако во сне, судя по всему, был пьян. Катался по земле, которая рыскала не хуже палубы корабля во время шторма, и обеими руками прижимал к груди урну, погребальнуюурну. Слышал, как выкрикиваю имя Сторми, но прах в урне принадлежал не ей. Мне было откуда- то известно, что это прах бессчетного числа умерших.
Вихрь размытого света вдруг разрезали ленты тьмы, и я испугался, что мне грозит слепота. Сердце стучало все громче, пока не заглушило все прочие источники звука.
Из бурлящей толпы, из тьмы и света, выступи ла Блоссом Роуздейл, единственный и неповторимый Счастливый Монстр, как она сама себя называла. Она выбрала это имя не потому, что питала отвращение к своему внешнему виду, а из-за того, что, вопреки любым страданиям, оставалась по- настоящему счастливой.
Я понял, что стою перед ней на одном колене, когда она протянула левую руку — изувеченную огнем, из пальцев только большой и указательный, — коснулась моего подбородка и приподняла мою склоненную голову. Мы оказались лицом к лицу.
— Одди, нет! — порывисто воскликнула она. — О нет, нет, нет!
Мы познакомились с ней в январе в Магик Бич и быстро подружились — неудачники, каждый по- своему. Сорок пять лет назад, когда ей было всего шесть, напившийся отец в порыве ярости сунул ее головой в бочку с мусором и поджег, плеснув керосина. Она опрокинула бочку и вылезла наружу, но к тому времени уже вся пылала. Врачи спасли одно ухо, отчасти восстановили нос, реконструировали губы. Волосы у нее больше не росли, а лицо было стянуто ужасными келоидными рубцами, которые не -юг сгладить ни один хирург.
Я никогда не видел в снах Блоссом, но она, выплыв из хаоса кошмара, помогла мне подняться на ноги и сказала, что нужно опереться на нее. По непонятным причинам я отгонял ее, настаивал, что приношу смерть всем, кто рядом, однако разубедить ее не удавалось. Она была всего пяти футов ростом и в два раза старше, но наполнила меня силой, необходимой, чтобы продраться сквозь множащийся бедлам, сквозь размытый свет и кружащие тени, сквозь море воплей туда, куда я и не догадывался, к тому, что оказалось в итоге амарантом.
Глава 12
За городской чертой Пико Мундо на участке в три-четыре акра стоял старый, но ухоженный дом. Это было двухэтажное строение в викторианском стиле с высоким крыльцом и белой резьбой с бледно-синей сиделкой. Длинная асфальтовая дорожка вела среди шейного ряда бархатных ясеней, чью весеннюю листву приглушила пыль, к дому, а от него — к длинной конюшне, которую переделали в гараж с пятью двойными дверьми на электропитании.
Когда я подъехал к конюшне, одна из дверей при поднялась. Я почти остановился, и из темных недр вышел на солнечный свет мужчина: высокий, худой, матерый. На нем были ботинки, джинсы, клетчатая рубашка и ковбойская шляпа, и он легко бы вписался в любой вестерн Джона Форда. Мужчина жестом пригласил меня в гараж, и я припарковал «Большого пса» там, где он указал.
Пока я снимал шлем и очки, ковбой представился.
На вид ему было за сорок, но из-за того, что он проводил много времени на свежем воздухе, лицо его, морщинистое и загорелое, словно кожа седла, выглядело старше.
— Дикон Буллок, родился и вырос в Техасе, последнее время живу в Пико Мундо. Огромнейшая честь познакомиться с тобой.
— Я обычный повар блюд быстрого приготовления, сэр. — Я положил шлем и очки на сиденье мотоцикла. Пожал ему руку. — Невелика честь.
Все морщинки на его лице словно сговорились и сложились в улыбку.
— Мне известна та же самая история, что и тебе, сынок. Не прячь свой свет от посторонних глаз.
— Да там и прятать особо нечего, — отозвался я.
— За тобой не следили?
— Нет, сэр.
— Готов прозакладывать свое ухо?
— Хоть оба сразу.
— Здесь у нас убежище, в котором хорошие парни могут отсидеться, и мы делаем все, чтобы они были в безопасности. Тебе дали телефон, над которым мы поколдовали?
Я достал из седельной сумки куртку, вытащил из нее смартфон и протянул его мистеру Буллоку.
Тот его включил, и первым на экране появилось не название сотового оператора или производителя телефона, а большой золотой восклицательный знак на черном фоне. Знак не исчезал, пока мистер Буллок не ввел пятизначный код, после чего нижняя точка превратилась в фотографию моего улыбающегося лица. Мистер Буллок довольно кивнул, выключил телефон и вернул его мне.
— Видишь ли, сынок, он не посылает сигнал о твоем местоположении, как все остальные дурацкие телефоны. И не идентифицирует владельца. Если тебе надо позвонить, или отправить смс, или посмотреть что-то в Интернете, пока ты здесь — да если и не здесь, — пользуйся только этим телефоном.
— Другого у меня и нет, сэр. Его дала мне миссис Фишер.
— Сама босс. Тогда ладно. Мне сказали, что ты путешествуешь налегке, как мушка-однодневка, но тебе не помешает обзавестись какими-никакими ломиками.
— Да, сэр.
Из отделения, в котором лежала куртка, я вытащил несессер с электрической бритвой и туалетными принадлежностями, а из второго — дорожную сумку с джинсами, парой футболок, нижним бельем и носками на смену.
— Они каким-то образом узнали, на чем я приеду. Пару часов назад у нас случилось небольшое недоразумение. Мотоцикл засвечен.
— Значит, раскромсаем его на куски и расплавим.
Я понял, что он говорит на полном серьезе.
— Это немного чересчур, вам не кажется?
— Ничуть, когда имеешь дело с теми парнями.
Я посмотрел на великолепного «Большого пса».
— Жаль.
— Давай-ка помогу. — Мистер Буллок забрал у меня сумку. — Больше всего ненавижу, когда от меня никакой пользы.
Я закрыл крышку кофра, и он добавил:
— Как я понял, приличной пушки у тебя нет.
— Ни приличной, ни неприличной, сэр.
У мистера Буллока были голубые глаза, и когда он щурился, казалось, что они делались ярче, будто цвет уплотнялся.
— Как вышло, что ты разъезжаешь по округе, полной мерзавцев, и всем этим пустошам, кишащим змеями и хищниками, без чертовой пушки?
— Не люблю оружие, мистер Буллок.
— Не обязательно его любить, чтобы понимать, что без него не обойтись. Я не люблю делать колоноскопию каждые пять лет, но стискиваю зубы, скидываю штаны и терплю.
