В отличие от большинства сасквеханноков, у девушки не было оспин на лице. Оно оказалось настолько совершенным, что я невольно им залюбовался – овал лица был шире, чем у белых девушек, но от этого она выглядела необыкновенно красивой: выразительные темные глаза; черные как смоль роскошные волосы; чуть приплюснутый носик придавал ей очарование…
Торс ее был обнажен, но ее, хотя и маленькую, но необыкновенно гармоничную грудь я увидел лишь мельком – все мое внимание было приковано к ране на ее левом боку.
Так… Пуля, выпущенная кем-то из моих соотечественников, лишь зацепила ее, но в ране остались кусочки ткани от платья. А лекцию о микробах Макс мне прочел еще во время нашего первого появления в Аткваначуке.
Ассистировала мне Адсила, девчонка лет, наверное, двенадцати. Она была ученицей Серой Цапли и, что было немаловажно, могла худо-бедно объясниться по-английски. Я показал на кувшин с водой, взял кусок мыла, привезенного мною из дома, и, подставив их под струю воды, тщательно вымыл руки. Затем я полил скальпель, пинцет и руки крепким виски и тщательно протер чистым полотенцем и то, и другое.
Доброе было виски, но для такого дела его не было жалко… Потом я тщательно вычистил пинцетом рану, удалив куски ткани, срезал кусочки омертвевшей кожи скальпелем, протер рану тряпочкой, вымоченной в том же виски, – девушка стойко перенесла боль и даже не поморщилась, – после чего аккуратно закрыл тампоном рану, заклеив все куском клейкой ленты, выданной мне Максом. Я старался делать все так, как это делал сам русский.
Когда я закончил, Адсила взяла нечто вроде замшевой блузки и надела ее на девушку, после чего та неожиданно улыбнулась и что-то сказала, глядя на меня.
Адсила перевела:
– Она говорит, благодарить тебя, белый.
– Скажи ей, что меня зовут Джон, – улыбнулся я в ответ.
– Жон, – стараясь правильно выговорить незнакомое ей слово, повторила моя пациентка и, показав на свой носик, произнесла: – Шеога.
– Это на языке конестога означает такой зверек, – попробовала перевести Адсила. – Красивый. Белый лицо и черный, – и она изобразила полосу в районе глаз.
По всей видимости, речь шла о еноте, который, с моей точки зрения, не был таким уж красавцем. Зато сама Шеога, особенно когда улыбалась, казалась мне самим совершенством. Но разговор наш прекратился – Макс показал на девочку лет восьми, и я переключился на нее.
Всего у меня было в тот вечер пятеро пациентов – Макс поручал мне обработать лишь самые легкие ранения. Сам же оперировал одного раненого за другим, а Томми ему ассистировал.
Когда я наконец закончил, Шеога уже спала в углу, свернувшись калачиком под тканым одеялом. Сердце мое переполнилось нежностью, и я понял, что с радостью взял бы ее в жены, даже несмотря на то, что моей семье это пришлось бы совсем не по душе… Но кто я для нее? Один из тех, кто обманом завладевал их землями, кто принес им оспу, кто убивал тех немногих, кто сумел пережить эту страшную заразу…
– Поешь, белый, – улыбнулась Адсила, протянув мне лепешку и кусок мяса. Эх, подумал я, ведь и она могла бы быть писаной красавицей, если бы не принесенная нами оспа, изуродовавшая ее лицо.
Да, индейцы оказались мало похожи на «благородных дикарей», которыми я их представлял. Тем не менее мне стало мучительно стыдно за своих сограждан. Даже испанцы, как я слышал, не стремились искоренить племена, жившие на землях под их правлением – хотя и делали все, чтобы превратить их в рабов.
А мы, ради того, чтобы завладеть землями, по праву принадлежавшими аборигенам, были готовы уничтожить ни в чем не повинных людей, которых, так же как и нас, сотворил Господь.
15 июня 1755 года. Деревня Аткваначуке. Капитан 3-го ранга Хасим Хасханов, позывной «Самум». Он же Стремительный Волк, военный вождь племени конестога
С Джорджем нашим Вашингтоном все прошло по накатанной. Как только он понял, что влип, причем по самое не грусти, то сразу же его охватил словесный понос, который пришлось даже притормаживать с помощью легких подзатыльников. Он рассказал обо всем, что только знал – и о составе отряда Брэддока, и об их планах, и об обстановке в Виргинии, Мэриленде и других колониях, и даже о том, какие именно планы вынашивает Палата бюргеров Виргинии.
Врал он, такое сложилось впечатление, только об одном – он клялся и божился, что именно Брэддок приказал ему уничтожить Аткваначуке, а он был очень даже против этого. Но он не учел, что Оделл успел многое рассказать и про Вашингтона, который люто ненавидел индейцев, и про Брэддока, который планировал по возможности избегать конфликтов с местными племенами.
Разобравшись с «долларовой бумажкой», ребята еще раз попробовали допросить второго – человека без имени, одетого в бело-зеленую униформу. Но тот молчал и тогда, когда к нему начали применять меры силового воздействия. Даже на заданный ему вопрос об имени и звании лицо «бело-зеленого» оставалось невозмутимым. Подполковник Вашингтон, когда ему показали второго пленного, определил по форме, что тот принадлежал к нью-йоркскому ополчению, но жалобно добавил:
– Джентльмены, да откуда я могу знать его имя? Я даже не помню, как зовут того, кто ими командует – то есть командовал. Но про все, про что я знаю, я вам расскажу – только не убивайте меня!
Ну что ж, убивать их Хас и его люди и не собирались. А вот что решит сделать с ними совет вождей – это другой вопрос.
Когда Хас дал понять сасквеханнокам, что допрос окончен, пленников привязали к столбам на центральной площади деревни. Кузьма пояснил им, что если Совет решит сохранить жизнь одному из них, то его отвяжут, как уже произошло с Вильсоном. Но не успел Хас войти в хижину Совета, как из одного из сохранившихся длинных домов, в которых женщины собирали то, что племени предстояло взять с собой, вышла Серая Цапля. Увидев второго пленника, сахема побледнела, подбежала к Хасу и стала что-то ему объяснять на своем языке. Сопровождавшая ее Василиса перевела – оказалось, что Серая Цапля знает этого человека и просит разрешения с ним поговорить.
К всеобщему удивлению, пленник прервал свое молчание и сказал по-английски:
– Я согласен говорить с Серой Цаплей, но прошу вас, чтобы, кроме нее, здесь никого, кто бы знал язык сасквеханноков, не было.
Хас кивнул и попросил Василису отойти. Вашингтон заверещал:
– Видите, он агент этих индейцев! Остановите его!
Кто-то из ребят посмотрел на него так, что тот заткнулся, а пленник и сахема заговорили на мелодичном языке племени. Минут через десять она подозвала Василису и заговорила, а та переводила ее слова:
– Бабушка этого человека – из деревни Лисиц, в которой ранее жила Серая Цапля. Когда умер его отец, его мать поселилась в деревне, и мальчик и его сестры росли, как все Лисицы. Но однажды они исчезли. А потом один из друзей Саракундетта, выпив огненной воды, похвастался, что она переспала с ним, Саракундеттом и еще одним их дружком. Серая Цапля сразу почувствовала неладное – женщина эта была очень порядочной вдовой и не раз отвергала ухаживания Саракундетта. А затем она пропала с детьми, и одновременно куда-то делись Саракундетт и его друзья. Когда они вновь появились в деревне, Саракундетт рассказали, что они ходили на охоту, но мне показалось странным, что никакой добычи они не принесли.
